Страж Ордена 2 - Никита Васильевич Семин

И в этот момент, когда Голем повержен, мой периферийный энергослух улавливает новую, невидимую, но знакомую сигнатуру.

Наконец-то! Пугач! Моя цель все же явилась в наш мир.

Он появился тихо, бесшумно, как и положено твари, которая охотится за эмоциями. Небольшой, пульсирующий сгусток синей, чуть светящейся ауры, похожий на скомканное полотенце, он застыл в нескольких метрах от меня, привлечённый выбросом страха от людей внизу и моей собственной яростью.

Ну конечно, он появился! Та бездна эмоций, которой была переполнена площадь вокруг башни, не могла не привлечь его. Вот он, мой ключ к Нейроспектрометру. Готовый, живой анализатор.

Но мне не дают времени. В этот самый миг, из дымящейся, разорванной воронки, оставленной Големом, начинает прорываться нечто третье.

Это не просто тварь. Это огромная, тёмная, разумная воля. Я чувствую, как она, подобно гигантскому спруту, щупальцами энергии тянется из Грани, стремясь прорваться. Если это Архонт, мы все мертвы.

Черт! Черт! У меня нет сил! Воля, которая только что была напряжена до предела, дрожит, как натянутая струна.

Я действую инстинктивно. Отрываю взгляд от разрастающейся воронки и фокусируюсь на Пугаче.

— Попался, — хриплю я.

Я дёргаю рукой, активируя ту ловушку, что подготовил заранее. На земле, чуть в стороне от Голема, лежит обычная на первый взгляд шкатулка. Вот только это аналог моего «короба», которым я пользовался в Кунгуре. Более совершенный, способный ловить тварей и без моего непосредственного участия, да еще и с функцией «приманки» внутри.

Пугач, привлечённый силой артефакта, мгновенно попадает в ловушку. Он сжимается, пытаясь вырваться, но тончайшее, ментальное плетение уже держит его.

Я чувствую, как инородная, чужая воля из воронки впивается в мой разум, пытаясь овладеть мной, прорваться сквозь меня в наш мир.

«Нет!»

И выставляю последний, отчаянный ментальный щит. Моя воля рвётся. А затем, собрав весь остаток силы, я создаю над рычагом башни гравитационное поле, переводя его в положение «закрыто» и обрываю поток, льющийся в наш мир.

Гул стихает. Башня замолкает. Накопленная энергия остаётся запертой. Воронка, лишившись подпитки, захлопывается, как челюсти. Воля из-за Грани исчезает, оставив в моём разуме лишь ледяной, высокомерный отпечаток.

В этот момент, оглушённый, едва стоя на ногах, я понимаю, что у меня все получилось. Пугач в ловушке и никуда не денется. Попался, голубчик!

Между тем, на площади продолжалась стрельба. Гулкие, одиночные выстрелы, крики раненых, звериный рёв фанатиков — всё это просачивается сквозь гул в моих ушах, напоминая о цене моего научного эксперимента.

Медленно проверяю целостность работы башни, на ходу восстанавливая контроль над собой и своей аурой. Голем повержен, Пугач в ловушке, прореха закрыта, башня несмотря на потерю некоторых частей вполне работоспособна и сбоев в ней нет. Главная задача выполнена. Но теперь пришла пора заняться политикой, иначе сектанты Иоанна завершат то, что не удалось у тварей.

Ступаю на площадь. Снаружи защитного периметра — картины, достойные кисти самого мрачного баталиста. Земля усеяна камнями, кирпичами, брошенными факелами. Дым от сгоревшей одежды и пороховой гари висит в воздухе.

Гвардейцы держат строй, но они измотаны и напуганы. Из их цепи выносят раненых. А впереди, метрах в десяти, всё ещё стоит толпа. Она поредела, но ярость её не иссякла. Треть людей разбежалась, напуганная и магическими эффектами, и стрельбой, но ядро фанатиков осталось. Они стоят, сгрудившись вокруг тех, кто бьётся в религиозном экстазе, и не сводят с башни глаз, полных ненависти.

Первым ко мне подбегает Шувалов. Он бледен, сюртук его покрыт пылью, но глаза горят, как у охотника.

— Михаил! Слава Богу! Что там было? — голос его срывается на хрип. — Что это за тварь?

— Враждебная биоформа, граф, — сухо отвечаю я. — Очень неудачная инкарнация Голема. Пришлось применить весь арсенал.

— Вы… Вы справились?

— Как видите. Угроза нейтрализована, башня отключена. Все под контролем.

Я оглядываю поле боя. И тут мой взгляд падает на горстку оставшихся на площади семеновцев. Тот солдат, в котором я видел вспышку дара, всё ещё стоит на коленях, сжимая кулаки. Вокруг него крутятся двое, пытаясь поднять его на ноги.

— Граф, — говорю я, указывая на них. — Позаботьтесь о раненых, но, главное, вот об этих. Этой ночью у нас появились новые одарённые. Их надо изолировать и поставить под особое наблюдение.

Затем я обращаюсь к капитану, командовавшему гвардейцами:

— Прекратить огонь! Они уже не опасны. Оставшихся — рассеять прикладами!

Солдаты, повинуясь приказам, опускают ружья.

Я смотрю на фанатиков, и в этот момент, как ни странно, в моей голове вспыхивает яркая картина: я, танцующий «Комаринского» в тронном зале. Унижение, которому подверг меня Голицын, теперь должно обернуться против моих врагов.

«Они видят во мне чудовище? Отлично. Я дам им чудовище, которое можно и нужно бояться. Моя сила — это не только молния, но и пиар».

Я делаю несколько шагов к оцеплению, становясь перед солдатами. Толпа, увидев меня, замолкает, переключая весь свой гнев с гвардейцев на мою фигуру.

— Взгляните на него! Вот он, слуга Антихриста! — кричит кто-то из толпы.

Я не говорю ни слова, но делаю одну вещь: я намеренно выпускаю на волю часть той чужой, Големовской энергии, которую только что впитал из башни. Это не моя, не Молниева аура. Это чистая, первозданная мощь Грани.

В тот же миг воздух вокруг меня уплотняется. Мои глаза, кажется, светятся в темноте, а вокруг головы на мгновение вспыхивает разряд статического электричества.

Толпа инстинктивно пятится. Они видят не человека, а нечто потустороннее. Что-то, что дышит тем же огнём, что и твари.

— Убирайтесь, — говорю я, и мой голос, усиленный резонансом, звучит глухо, тяжело, как раскат грома. — Ваш пророк лжёт. Он продаёт ваши души, чтобы развязать войну, о которой вы не имеете понятия. Я спас этот город. Я убил ту тварь. А теперь — убирайтесь.

Мой расчет верен. На них действует не сила убеждения, а первобытный страх. Они видели моё сражение. Они видели, как развалилась на части стальная махина. И они видят, что я стою над ней — живой и неповреждённый.

Толпа, наконец, ломается. Оставшиеся в живых фанатики подхватывают своих раненых и, бормоча проклятия, начинают нестройно отступать. Хаос, который они устроили, сменяется тяжёлым, полным ненависти отступлением.

Шувалов подходит ко мне. На лице его — смесь облегчения и явного, нескрываемого восхищения.

— Это было…