Песнь Итаки - Клэр Норт

чуть глубже – туда, где прячется жизнь. Внезапно она ощущает, что кровью покрыты и ее платье, и кожа. В стенах фермы Лаэрта все это было лишь рабочей формой. А здесь, снаружи, где над головой простирается небо, а вокруг раскинулся весь остров, она сама себе кажется грязной, отвратительной.

Она со вздохом выпрямляется и идет дальше в сопровождении Одиссея.

Он не мешает ее размышлениям.

Она ждет, пока они отойдут подальше от ворот, от Телемаха и поближе к восточному краю леса, прежде чем остановиться, уперев руки в бока и уставившись на ряды деревьев.

Одиссей вежливо держится позади – достаточно близко, чтобы слышать, но недостаточно, чтобы помешать размышлениям Пенелопы.

Ее взгляд уходит в темноту леса, а вот голос, когда она начинает говорить, обращен к нему.

– Появились тут как-то пираты. Несколько лет назад. Телемах объяснял? Нет – полагаю, нет. Жених по имени Андремон устал ждать. Будучи ветераном Трои, он имел друзей, воинов, которые не получили того, что считали своим по справедливости после разграбления города, и потому решили, как это часто случается с подобными людьми, подзаработать грабежом. Страх перед именем Одиссея держал их в узде какое-то время: что, если бы мой муж, вернувшись, обнаружил, что свои же, греки, грабят его земли? Но шли годы, власть его имени ослабевала, а грабители становились все наглее. Андремон и его шпионы говорили им, куда наносить удар. Он надеялся, что захват моих людей в рабство и поджог моих земель заставит меня задуматься о свадьбе. Пейсенор пытался создать милицию, чтобы защитить остров; Телемах, само собой, решил присоединиться, глупый мальчишка. Но состояла она из необученных мальчишек, а возглавляли ее два командира, которые ни о чем не могли договориться. Когда захватчики напали, милиции Пейсенора пришел конец. Как, впрочем, и ожидалось. Поэтому я собрала свой собственный отряд.

Одиссей стоит напряженный, как тетива его лука. «Вот и оно, – думает он. – Вот оно. Все так очевидно… Почему я не подумал об этом?»

– Само собой, на островах мужчин осталось немного, а призывать наемников глупо, поэтому я обратилась к неочевидным вариантам. Воин с востока – женщина по имени Приена – поступила ко мне на службу и научила женщин, изъявивших желание, защищать себя. Они собирались в храме Артемиды, учились ставить ловушки, стрелять из лука, нападать под прикрытием темноты, наносить удар и убегать. И первый раз им пришлось сражаться именно против захватчиков Андремона. А когда пришло время, они выступили и против спартанцев Менелая. Когда люди стали спрашивать: «Как так вышло, что все пираты перебиты?» – жрица Артемиды заявила, что это благодаря вмешательству богини, и большинство, похоже, ее словам поверило. Мысль о том, что вдовы и дочери Итаки взялись за оружие, казалась, к счастью, невероятной. Такой она и должна была остаться. Твои собратья-цари лишь посмеялись бы над ней. Итака под защитой женщин? Слабачек и подстилок? Теперь ее точно можно брать голыми руками! Представь себе, во скольких битвах нам пришлось бы участвовать, отбивая волну за волной наемников, неспособных предположить, что их убьют женщины. Так что было лучше, чтобы ни у кого и мысли такой не возникло. И чтобы не оставалось в живых никого, способного поведать обо всем. Чтобы мы сами могли управлять этой историей.

Она со вздохом качает головой. То, о чем она сейчас рассказывает… Когда-то все это казалось таким сложным, важным и значимым. А сейчас, оглядываясь назад, она видит лишь далекие, полустершиеся события тех времен, когда мир был проще.

– Потом ты вернулся. Я подумывала, и моя командующая советовала то же: просто перебить женихов вместо тебя. Но это не решило бы наших проблем. Если имя Одиссея удерживало захватчиков вдали от западных островов прежде, то этому имени предстояло делать так и дальше. Одиссей, которого поддерживает войско женщин? Нелепость. Всю силу его имени свел бы на нет даже намек на то, что за спиной его не закаленные в боях мужчины, связанные какими-нибудь «братскими узами»… – Неопределенный взмах рукой; она не понимает, какая польза им сейчас от всех этих правил чести. – А если бы имя Одиссея лишилось своей силы, тогда мы вернулись бы к тому, с чего начали. Острова под защитой женщин. Легкая добыча. Нет. Когда поэты сложат легенды о возвращении Одиссея, они должны повествовать о том, что он мастерски вернул власть над своей землей одной лишь воинской доблестью, о том, насколько он ужасен и безжалостен в бою, чтобы ни один захватчик или жадный пират и думать не смел о нападении на западные острова! Если можно задействовать и Телемаха – тем лучше. Все-таки Одиссея однажды не станет, и для истории островов очень ценно, если его сын изрядно зальет кровью свое имя до смерти отца. И тут явился ты. После всех этих лет явился ты – потерпевший крушение моряк с Крита, как же! Да у тебя даже акцент был не тот…

Одиссею слишком многое приходится переваривать в данный момент, чтобы огрызаться, но, пока его жена переводит дух, он все-таки бормочет:

– Если ты меня узнала, почему не сказала ни слова?

– Потому что у тебя на лице было написано, что ты раздумываешь, не убить ли меня. – Эти слова легко слетают с ее губ, словно подхваченные теплым ветерком, который она пытается поймать, подняв покрытые кровью пальцы. Он открывает было рот, намереваясь возразить, но она без колебаний перебивает его: – Если бы ты пришел ко мне как мой муж, если бы доверился мне, тогда мы, безусловно, могли бы действовать сообща. Но ты заявился в мой дом в обличье бродяги, ты лгал мне в лицо… Тебя совершенно не заботило, что у нас происходит на самом деле, ты был настолько поглощен размышлениями на тему моей супружеской чистоты, что не допускал даже мысли о том, что я была вынуждена хранить благочестие, обязана двадцать лет ложиться в кровать одна лишь потому, что только так я могла остаться в живых. Как будто я пожертвовала бы собственной жизнью, безопасностью моего царства и моего дома ради таких мелочей, как дружеская компания, товарищество, нежность, наслаждение, близость, желание, необходимость быть заметной, жажда быть узнанной, доверие к другому, дни, полные радости, и ночи без страха – тем более с каким-нибудь юным идиотом, годящимся мне в сыновья!

Я стою рядом с Пенелопой, чьи слова пылают в воздухе, и сжимаю копье до боли в пальцах, а мое бешено стучащее сердце вторит ее:

– Выживи, выживи, выживи. Превратись в лед и выживи.

– А если бы ты решил, что я спала с другим, – продолжает она, – очевидно, убил бы меня, как Орест убил Клитемнестру, несмотря на всю бессмысленность такого поступка. Полагаю, оправдывая подобную жестокость перед самим собой, ты ссылался бы на очередные правила чести, скрывая за ними ревность и мелочное тщеславие. Верная Пенелопа, послушная Пенелопа намного безопаснее, чем умная Пенелопа, сильная Пенелопа, разве нет? А потому – нет, я не могла тебе рассказать всю правду о том, что происходит. О том, какую власть я обрела, о воинах, о разведке, о союзах, которые я заключала и разрушала во имя мира – и во славу Одиссея, само собой. Все всегда делалось во славу Одиссея. Видишь ли, я усердно трудилась над поддержанием этого имени. Не Пенелопа, царица Итаки, госпожа западных островов. Просто Пенелопа, жена Одиссея. Видишь, как все устроено?

На губах ее играет улыбка. В ней нет ни капли веселья.

Одиссей не торопится отвечать, он задумывается, слушая, как колотится в груди сердце. И наконец говорит:

– В саду… Я слышал, ты молилась. – Внезапно его настигает очередное прозрение. – Ты знала, что я был там.

– Ты услышал то, что должен был услышать.

– А тот, с кем ты разговаривала?

– Кенамон. Египтянин. Когда пираты Андремона впервые напали на Итаку, он спас жизнь Телемаху, рискуя своей собственной. А потом, когда Менелай захватил остров, он сражался со спартанцами, чтобы защитить меня, Электру и Ореста. Он никогда не смог бы стать царем и понимал это. Но он питал