Двуглавый. Книга вторая - Михаил Иванович Казьмин

на сутки. Затем она оставила меня в кабинете, сама же отправилась проконтролировать доставку пациента в отдельную палату институтской лечебницы и его в той палате размещение. Я тем временем подготовился к её возвращению — перевёл кресло в положение полусидя-полулёжа, избавился от пиджака, кобуры с «парабеллумом» и галстука, закатал рукава рубашки и уселся в кресло, стараясь устроиться поудобнее. Удалось мне это довольно быстро, тут и навалилась на меня усталость от всего, что сегодня случилось…

Сколько я продремал, не знаю. Открыв глаза, увидел сидящую напротив Эмму. Она тоже явно отдыхала, и, похоже, уже не минуту, не две, а скорее даже и не пять.

— Отдохнул? — поинтересовалась она. — Готов к осмотру?

Чуть было не ляпнул, что как пионер, мол, всегда готов — в последний момент удержался. Да уж, погорю я тут ко всем чертям без дворянина Елисеева, пусть Эмма его поскорее реанимирует.

Кажется, тёзке и впрямь требовалось что-то вроде реанимации. Это я оценил по тому, что присутствие Эммы в себе ощущал и даже видел внутренним зрением, а тёзку поначалу даже не ощущал, не то что не видел. Не знаю уж, сколько прошло времени, пока Эмма меня не успокоила.

— Не скажу, что с твоим тёзкой всё так уж хорошо, но опасности больше нет, — даже при мысленной беседе чувствовалось её облегчение. — Но до утра тебе придётся как-то обходиться без него. И без меня тоже! — это она увидела моё желание отблагодарить её известным способом. — До завтра даже не думай! Тебе тоже отдых необходим!

Телефонный звонок в приёмной мы слышали, но внимания на него не обратили. А вот не обратить внимание на появившуюся в двери между кабинетом и приёмной помощницу Эммы оказалось уже невозможно.

— Что такое, Юлия Дмитриевна? — спросила Эмма.

— Надворный советник Денневитц прибыл, требует вас и Виктора Михайловича в кабинет директора, — доложила та.

— Скажите ему, что я провожу Виктору Михайловичу целительные процедуры, и сейчас мы никуда идти не можем. Придём, когда закончим.

— Да, Эмма Витольдовна, — дисциплинированно ответила помощница и прикрыла дверь.

В следующие полчаса с небольшим Эмма удовлетворяла моё любопытство относительно того, как ей и Кривулину удалось пережить обуявший Хвалынцева приступ не знаю чего. По словам Эммы, они с директором использовали технику универсальной ментальной защиты, позволяющую противостоять любым видам ментального давления, с двумя, однако, серьёзными оговорками. Во-первых, применение такой защиты не давало возможности совершать какие-то ответные действия — или дожидайся, пока противник умается на тебя давить, или молись, чтобы вовремя пришла помощь извне. Во-вторых, степень защищённости при этом зависела от общей подготовленности человека — тёзка, которого этому не учили, даже при своих восьми из восьми мало что смог бы тут сделать. То, что он кое-как продержался до того, как я прибегнул к телепортации, это, как сказала Эмма, сочетание удачного стечения обстоятельств и чистой случайности.

— Сказала бы уж прямо — дуракам везёт! — усмехнулся я. Но вообще нужно это запомнить и поставить на вид Кривулину — тщательнее надо составлять учебные планы, Сергей Юрьевич, тщательнее! Впрочем, в нашем случае это себя оправдало — та самая помощь извне прийти не замедлила.

— Можно и так, — покладисто согласилась женщина с лёгким смешком. — Но это ему повезло, а ты молодец, сообразил! Я такого бы не придумала, — её похвала прозвучала как-то особенно приятно. Ладно, до завтра она мне доступ к своему телу заблокировала, но уж завтра-то я оторвусь, так оторвусь, держись, Эмма Витольдовна! Ага, если Денневитц не загрузит…

— Ты сможешь сейчас без младшего изобразить его перед начальством? — вернула она меня к действительности.

— Смогу, но желательно бы недолго, — честно признал я.

— Пойдём тогда, если нужно, я скажу, что тебе необходим покой, — а она хитрая… Впрочем, это качество в той или иной степени свойственно всем женщинам.

…Докладывая Денневитцу, я всячески изображал измотанность и нездоровье. Изображал, надо полагать, убедительно — Денневитц, кажется, проникся. Раскусил ли меня Кривулин, я так и не узнал — он вида не подавал и вообще вёл себя так, будто мне поверил. Или и правда поверил?

— Вы, Виктор Михайлович, можете сейчас написать рапорт? — спросил Денневитц. — И вы, Эмма Витольдовна, изложить произошедшее в письменном виде?

— Я могу, — Эмма бросила на меня демонстративно-озабоченный взгляд, — но вот Виктору Михайловичу я бы до завтра не советовала умственно напрягаться.

— Хм, — Денневитц ненадолго задумался. — А что с ротмистром Чадским? Мне доложили, что вы ему помогли, за что примите мою искреннюю благодарность, однако же сутки, которые вы затребовали ему на отдых, в настоящее время — чрезмерно долгий срок.

— Он раньше всё равно не проснётся, — пояснила Эмма.

— Что же, тут ничего не поделаешь, — довольством Денневитц явно не светился, но рук не опустил. — А что вы можете сказать о причинах несколько, хм, неразумных поступков профессора Хвалынцева?

— Неразумными его поступки представляются нам с вами, господин надворный советник, — сказала Эмма. — Сам он, как я полагаю, считал их вполне разумными и последовательными. Во всяком случае, об этом говорит содержание внушения, проведённого им господину ротмистру. Но вот о причинах такого отношения покойного к своим действиям я ничего определённого сказать не могу.

— А скажите, Эмма Витольдовна, — Денневитц шумно вздохнул, — не может ли такое поведение Степана Алексеевича свидетельствовать о его, хм, душевном расстройстве?

— Увы, господин надворный советник… — начала Эмма.

— Карл Фёдорович, — поправил её Денневитц. — Для вас с сего момента Карл Фёдорович.

— Благодарю, Карл Фёдорович, — Эмма встала и с достоинством поклонилась. — Тем не менее, ничего определённого о причинах действий покойного Степана Алексеевича я вам сказать, увы, не могу.

— Эмма Витольдовна всегда чрезвычайно ответственно подходит к постановке диагноза, — подал голос Кривулин. — Однако ваше предположение, уважаемый Карл Фёдорович, как мне представляется, не лишено оснований. К сожалению, теперь это уже не проверить… — для убедительности директор даже развёл руками.

Ну да, такое объяснение стало бы идеальным для Кривулина. Что за дела у него были с Хвалынцевым, не знаю, но сейчас можно валить всё на покойника, чем господин директор, похоже, и готов заняться. Вот только какой смысл Денневитцу поднимать эту тему? Непонятно… Ладно, успею ещё обдумать, пока же подпущу ещё чуть драматизма. Слегка пошатнувшись на стуле, я состроил