Шурик 1970 - Петр Алмазный

После поворота на трассу мне на хвост сел «Москвич». Цвета я не разглядел. Может, просто задержавшийся водитель торопился домой. Я решил не искушать судьбу и прибавил газу. Быстро оторвался.

Глава 22. Высоцкий в помощь

Ночная Москва прекрасна! Я летел по практически пустым, умытым дождичком дорогам и радовался этой красоте. И вспоминал, как во время финальных тестов на «Миньке» тоже ночью на Кутузовском меня тормознул мент и начал тыкать мне в нос своим прибором, где на экране фигурировало превышение скорости на 20 кэмэ. Очень хотел от меня наличных денег. А я самоустранился и предложил ему самому пообщаться с борткомпом. Мент как увидел, что руля в машине нет, так и офигел. Не видел еще таких. А когда борткомп показал ему свой скоростной режим, расписанный по секундам, и сообщил, что ему, гайцу, грозит за использование подложных данных и за злоупотребление служебным положением, начал реально быковать. Но тут борткомп связался с дежурным по ГАИ, да еще в службу собственной безопасности настучал. По всем правилам составленную заяву с жалобой отправил. Тут мент реально обосрался. Когда общался с дежурным, вид имел совсем бледный. И когда возвращался к своей машине, начал громко ругаться: «Скоро эти бездушные железяки последнего куска хлеба лишат». Ну вот. Железяки бездушные, а он, получается, очень душевный. Борткомп, кстати, все это дело записал и в «Водить по-русски» отправил.

Я подъехал к овощному павильону, припарковался под фонарем. Постучался. Егорыч открыл, молча пропустил меня внутрь. На прилавке рядом со «Спидолой» стояла большая кастрюля, плотно закрытая крышкой. Из «Спидолы» пело голосом Высоцкого. Чего-то там про горы.

— Поздно ты сегодня, остыло все. Девчонки тебе оставили, — кивнул на кастрюлю Егорыч.

— А чего там?

— Азу из кур. В томатном соусе. Угостили, очень вкусно.

— А что у замминистра?

Егорыч не ответил.

— СССР торгует нефтью, и ее у нас много? — процитировал я Николая.

Егорыч посмотрел на меня удивленно, но кивнул.

— Так-то, Пал Егорыч, всякому сверчку свой шесток. Так что вопрос вакансии ночного сторожа для меня остается актуальным. Кстати, у меня вчера ночью пытались колеса скрутить. Если красные кирпичи нужны, я их в кустиках у столба припрятал.

— Министр хочет ее посмотреть, — тихо сказа Егорыч.

— Что?

— Что слышал. Министр хочет посмотреть твою Букашку. Сам.

— Когда?

— На следующей неделе. Тебе позвонят.

Я поставил Букашку на зарядку, прихватил кастрюлю и двинулся домой. Напрямик через аллею сворачивать не стал. Ну их на хрен, эти «напрямки».

Я поднялся на свой этаж, тихонько открыл дверь. На кухне горел свет, Зина сидела за столом, ждала меня с мокрыми глазами. Плакала? Я посмотрел на часы. Половина третьего. Однако!

— Шурик, милый, я так волновалась, — всхлипывала она, прижимаясь ко мне грудью. — Я знаю, что у мужчин свои проблемы, но не оставляй меня надолго, хорошо?

Я гладил Зину по стройной спинке и думал. Что же такого произошло за неполную неделю? Ну да, всего неделю назад она меня вроде как и не замечала. Я был типа источником благоустроенного жилья с функциями производства ремонта. «Святой человек со всеми удобствами». Скандалище какой из-за духов устроила. Теперь — явно что-то не так.

— Шурик, ты, наверное, очень голодный. Давай я тебя покормлю! — спохватилась она, поставила на стол тарелку, схватила половник, начала выгребать им что-то из кастрюльки. Себе насыпала тоже.

Вообще-то пельмени трудно испортить, но у нее это получилось. Есть это холодное варево невозможно было совершенно. Я молча высыпал содержимое обеих тарелок в мусорное ведро, принес из коридора кастрюлю с азу, поставил на плиту. Через пять минут мы уже дружно чавкали, ароматнейшей, остренькой, нежной курятиной в томатном соусе.

— И откуда такое роскошество? — спросила Зина, с сожалением отодвигая чуть ли не вылизанную тарелку. —Тимофеев, говори, откуда курица? Полночи не был дома, шлялся где-то, потом вернулся с целой мордой и целой кастрюлей вкуснятины. Ты что, поменял гуся на курицу? Ты нажаловался молодой любовнице, что я тебя не кормлю совсем? Вот она тебе с собой и завернула. Тимофеев, отвечай! Я ревную! Я не засну сегодня от мыслей. Откуда азу?!

— Можешь считать, от твоих поклонниц из овощного, — сказал я. — Как-нибудь познакомлю. Тебе привет от Николая и с тебя два фото с автографами за азу.

Я широко зевнул, спать реально хотелось.

— Слушай, — уже без всякой грусти сказала Зина. — В воскресенье празднуем новоселье. Тянуть больше нельзя. А что, ремонт мы закончили… Ты закончил, Самоделкин ты мой. Ты кого пригласить хочешь?

Выяснилось, что я хочу пригласить только Шпака и Лопуха. Со скрипом Зина согласилась на Дуба. Но с условием, что я выпрошу у Шпака не только магнитофон, но и камеру. «Такое должно войти в историю». Все остальные гости — десять человек, со стороны Зины. И все из театра сатиры. У нас что, будет дома кабачок? Но где взять столько стульев?

Проснулся я от громкой музыки из-за стены. Пел Высоцкий:

«Если вы в своей квартире.

Лягте на пол. Три-четыре»…

Куда лучше, чем эта утренняя гимнастика под пианино из телевизора, но чего так громко? Шпак решил начать новую жизнь и заниматься по утрам гимнастикой?

Зина запахнулась в халат, сбегала на разведку, то есть — на балкон. Вернулась и сообщила, что Шпаку привезли новую пленку Высоцкого. Записано с оркестром. Качество — высшее. Не может удержаться, перед работой решил послушать.

Зина пошла на кухню и попыталась сварить для меня кофе. Не очень удачно. Пришлось вставать и мыть залитую плиту, варить кофе заново. Зазвонил телефон. Это был Николай Ловчев.

— Александр? Утро доброе. Кто такой Игнатов?

— Да хрен его знает.

— Игнатов Павел Егорович был вчера на приеме у министра машиностроения. По твоему поводу, между прочим.

— А, Егорыч… Это сторож из овощного магазина. Очень упертый мужик. Что ему министр, он до Косыгина дойдет! Ветеран, в разведке служил. Кениг брал. У него, между прочим, «ТТ» именной. От Конева.

— А чего он конкретно