Концессионер - Дмитрий Шимохин

— Владислав Антонович, — сказал он сдержанно, но с глубоким чувством, — я хотел лишь засвидетельствовать вам свое почтение. И еще раз поблагодарить. Ваша поддержка… она дала мне не просто средства, она дала мне старт.

— Пустое, Федор Никифорович, — я крепко пожал ему руку. — Ваш талант сам бы себе пробил дорогу. Я лишь немного ее расчистил. Рад слышать, что вы теперь присяжный поверенный.

— Всегда к вашим услугам, — просто ответил он.

Плевако, с его острым умом, мгновенно оценил состав собравшихся — Глебов, Мамонтов, я — и понял, что сейчас начнется разговор, не предназначенный для лишних ушей.

Как только он отошел мы направились в курительную комнату и расположившись там, Глебов тут же раскурил трубку.

Савва Мамонтов, до этого с трудом сдерживавший свое нетерпение, подался вперед.

— Владислав Антонович, я читал в «Ведомостях» о реформах в ГОРЖД! Это же гениально! — с юношеским азартом воскликнул он, и его глаза загорелись. — Сменные бригады! Тариф по весу, а не по ценности! Вся купеческая Москва гудит! Они ломают старые устои! И я уверен тут не обошлось без вас.

Сенатор Глебов, сидевший в кресле, одобрительно кивнул, выпуска облачко дыма.

Я спокойно принял похвалу.

— Это только начало, Савва Иванович. Пыль. Главные дела — впереди. В Сибири.

Я говорил не о рельсах и шпалах, а о сути.

— В первую очередь — идея Ангаро-Ленской дороги и дальше в сторону Амура. Это не просто ветка до приисков. Это — ключ к несметным богатствам края. Это новый торговый путь, который откроет нам не только Китай, но и Америку, через Аляску.

Я сделал паузу, давая Мамонтову осмыслить масштаб моих проектов.

— Савва Иванович, — начал Глебов, обращаясь к нему, — вы ведь так много делаете для русского искусства, для нашей старины. Подумайте, сколько талантов, сколько дивных, самобытных ремесел сейчас похоронено в той глуши! Сколько их можно будет возродить и привезти оттуда, из Сибири, когда появится настоящая дорога!

Это был гениальный ход. Я с восхищением посмотрел на Глебова. Он ударила точно в цель, связав мой сугубо промышленный, прагматичный проект с его главной страстью — меценатством и русским духом.

Мамонтов «загорелся» окончательно. Он вскочил со своего места, его косоворотка натянулась на могучей груди.

— Да это же… это же новый торговый путь! — пророкотал он, ударив ладонью об ладонь. — Да мы на этом не то что миллионы — мы новую Россию построим! Я хочу быть частью этого!

Я дождался, пока первая волна его восторга схлынет. Теперь можно было делать главный ход.

— Савва Иванович, моим предприятиям в Сибири, и «Сибирскому Золоту», и будущей Ангаро-Ленской дороге, нужен надежный представитель здесь, в столицах. Не просто клерк или приказчик, а человек с весом и чутьем. Человек, который будет следить за акциями на бирже, вести переговоры с министерствами, отбиваться от конкурентов. — Я посмотрел ему прямо в глаза. — Кокорев какой бы он хозяйственный не был за всем не усмотрит. Вы бы взялись ему помогать?

Мамонтову, которому было тесно в рамках его собственных мануфактур и который жаждал имперского масштаба, большего и не требовалось. Он не раздумывал ни секунды.

— За честь почту, Владислав Антонович! — он с жаром стиснул мою руку. — Это поинтереснее будет!

Мы крепко пожали руки. Сенатор Глебов, молча наблюдавший за этой сценой, удовлетворенно улыбнулся в усы и сделал глоток коньяка. Сделка была заключена.

Ужин закончился далеко за полночь. Когда гости разъехались, я еще долго стоял у окна, глядя на спящую Москву.

На следующее утро, пока мы с Ольгой пили утренний кофе в гостиной особняка сенатора, наслаждаясь редким моментом покоя, слуга на серебряном подносе внес телеграмму.

Я вскрыл ее. Текст, как я и ожидал от Игнатьева, был кратким, зашифрованным и не терпящим возражений.

«Груз и специалисты прибудут сегодня в 11.00 тчк Состав N7 путь 7 тчк Примите лично тчк Игнатьев»

Я медленно сложил бланк. Ольга с тревогой посмотрела на меня.

— Что-то случилось?

— Началось, — ответил я, вставая.

Николаевский вокзал гудел, как растревоженный улей. Резкие гудки паровозов, шипение пара, металлический лязг буферов, крики носильщиков и гомон сотен пассажиров — все это смешивалось в один оглушительный, хаотичный рев.

Мы с ротмистром Соколовым, который теперь исполнял роль моего «адъютанта» и связного с официальными властями, молча шли по перрону. Пройдя мимо суетящейся толпы, мы направились к дальним, запасным путям, куда обычную публику не пускали.

Седьмой путь уже был оцеплен неприметными, но бдительными жандармами. На путях стоял специальный состав: несколько пассажирских вагонов третьего класса и четыре тяжелых товарных вагона, наглухо закрытых и опечатанных сургучными печатями военного ведомства. На боках вагонов мелом было небрежно выведено: «Горное оборудование. Стекло. Иркутск. Особой важности».

Из вагона вышли офицеры. Около тридцати человек, построенные в две шеренги по старшинству. Рядом — полсотни унтеров и рядовых, явно из саперов и артиллеристов. Все — как на подбор: крепкие, обстрелянные, с той особой усталой уверенностью во взгляде, какая бывает только у людей, прошедших настоящую войну.

Вперед вышел старший — высокий, невозмутимый полковник лет сорока, с цепким, оценивающим взглядом и волевым лицом. Он четко щелкнул каблуками, отдавая мне, штатскому человеку, честь.

— Господин статский советник! «Инженерная экспедиция» Азиатского департамента для изучения монгольского тракта по вашему распоряжению прибыла в полном составе. Командир экспедиции, полковник Гурко!

За его спиной я разглядел остальных.

— Поручик Пржевальский, Николай Михайлович! — представил Гурко худощавого офицера с полевой сумкой через плечо, который смотрел не на меня, а куда-то сквозь меня, на восток.

— Корнет Скобелев, Михаил Дмитриевич! — Гурко кивнул на самого молодого, почти юношу, в ладно подогнанном кавалерийском мундире. Его глаза горели лихорадочным огнем, а на эфесе сабли я заметил красный крестик ордена Святой Анны 4-й степени «За храбрость».

Я кивком головы принял рапорт.

Я медленно пошел вдоль строя, оценивая своих новых подчиненных.

Не успел я дойти до конца, как молодой корнет Скобелев, не выдержав, шагнул вперед, нарушая строй.

— Владислав Антонович! — выпалил он, и его юный голос звенел от нетерпения. — Слухи о ваших сибирских делах дошли и до Варшавы! Когда выступаем? С кем и где предстоит биться?

Полковник Гурко бросил на него испепеляющий взгляд, но промолчал, ожидая моей реакции.

Я