Французский полтергейст - Василий Анатольевич Криптонов

муж! Мне просто не нравится слово «жених», оно какое-то несерьёзное. Я когда его слышу, представляю какого-нибудь Стёпу Аляльева. А Саша — это совсем не то, какой из него жених, он и стесняться-то не умеет.

Мы с Фёдором Игнатьевичем выдержали минуту молчания по логической связности мышления Татьяны, после чего я сказал:

— Мне нужна власть.

— У вас будет власть, — заверил Фёдор Игнатьевич.

— Я хочу волшебный чайник.

— Будет чайник!

— И чтобы буфеты в обоих кабинетах регулярно пополнялись вкусняшками. А то ко мне люди приходят — и угостить нечем. В идеале бы вообще отдать подряд кухарке Вадима Игоревича.

— Сделаю. Всё сделаю, Александр Николаевич, только спасайте!

— Посмотрю, что можно сделать.

— Саша, ты вообще не спиритуалист! — подскочила Танька. — И не менталист даже. Как ты собрался сражаться с полтергейстом⁈

— Александр Николаевич уже неоднократно зарекомендовал себя как человека, умеющего решать нестандартные вопросы, — сказал Фёдор Игнатьевич с такой уверенностью, что я даже сам в себя поверил. — Взять хотя бы его успехи на медицинской стезе, хотя он даже не целитель.

— Всё будет хорошо. — Я встал и взял Таньку за руку. — Ты же не думаешь, что я возьму саблю и брошусь на полтергейст, как последний идиот?

— Не думаю. Но это всё равно очень опасно.

— Я подряжу на дело спиритуалистов, только и всего.

— Молю об одном: обойдитесь без Квинтиана Квинтиановича! — прижал руки к сердцу Фёдор Игнатьевич.

— Эм… Я, конечно, всю жизнь без него обходился и до сих пор не кашлял по этому поводу, но тут даже интересно сделалось: а кто это?

— Декан факультета спиритуализма, — ответила Танька. — Они с папой ненавидят друг друга, он был вторым кандидатом на место ректора.

— Этот низкий человек не упустит возможности мне насолить!

— Господи, как у вас сложно всё… Ладно, будем работать через низ.

Пока Танька осуществляла какие-то предсонные манипуляции, я призвал Диль у себя в комнате.

— Ну, что скажешь?

— Это действительно очень сильный дух…

— Сильнее тебя?

— Возможно. Однако природа его силы меня озадачивает. Он как будто…

— Ну?

— Не могу точно сказать. Как будто бы сила ему не принадлежит. И вовсе он скорее связан ею, чем обладает.

— Сложно… Как нам это может помочь?

— Не знаю.

— А ты нам как-то можешь помочь?

— Только усилить твою магию, хозяин.

— Н-да, негусто…

— Прости. Если бы ты был спиритуалистом или менталистом, мы бы могли противостоять ему даже вдвоём. А так — мне просто некуда приложить свои способности. Разумеется, ты можешь мне приказать драться с ним в открытую. Но мне не кажется, что у меня много шансов на победу. Если тебя интересует моё мнение, хозяин, то я не хочу погибать. Мне нравится существование в человеческом мире.

— Да я, видишь ли, сам погибать не хочу. Мне в человеческом мире тоже нравится. Надеюсь, как-нибудь уж управимся без гибели. Такой ещё вопрос… Деликатный…

— Да, связь есть.

— Ты как вопрос угадала?

— Я же твой личный фамильяр. Ты кормишь меня своей энергией. Я самое близкое тебе существо.

— Эх…

— Ты использовал магию Ананке, чтобы усыпить свою невесту, и полтергейст — это отдалённые последствия. Но его огромная сила связана уже с чем-то другим. Шлейф не настолько широкий, воздействие магии было точечным и минимальным. Ты не допустил ошибки, просто таких последствий не мог предусмотреть никто.

— Думаешь, не стоит использовать магию Ананке для решения вопроса с полтергейстом?

— Думаю… можно попробовать. Но очень осторожно и с минимальным количеством фантастических допущений.

— А шлейф?

— Ну…

— Эх, Диль, какая же это грязная и несправедливая штука — ответственность за свои действия…

Тут за дверью послышались шаги, и я сделал Диль знак исчезнуть. Миг спустя вошла Татьяна. Минуту спустя мы погасили свет.

— Саша, я тут подумала…

— Ой.

— Но я же серьёзно!

— Серёзно ой.

— Ты погибнешь, а у меня даже не останется ребёночка на память о тебе.

— Татьяна Фёдоровна, ребёночек — это не сувенир, а живой человек и большая ответственность.

— Да знаю я. И всё-таки… У него будут твои глаза. Я буду смотреть в них и вспоминать…

— Ничего, что я ещё живой?

— Ничего…

— И потом, вряд ли у нашего ребёнка будут мои глаза.

— Это ещё почему?

— Потому что у тебя глаза аж в темноте горят. Буквально, я их даже сейчас немного вижу. Это явно доминантный ген.

— Это по женской линии передаётся, у мамы такие же были. А если будет сын — то у него твои глаза будут.

— А если девочка? Всё зря, всё зря, опять потеть…

— Шутишь ты всё. А мне грустно. Зачем мы откладываем жизнь? А что если там, в будущем, ничего уже не будет?

— С такими похоронными мыслями я вступать в интимную близость отказываюсь.

— Ты прав. Тем более, что я даже не сказала тебе тех самых слов… Вот о чём я точно буду жалеть. Может быть, сегодня у меня получится…

Я с тоской подумал в сторону ящика стола, где лежала подготовленная для магии Ананке бумага.

Глава 52

Санитарный день

— Симпатично, бесконечно симпатично снова с вами повстречаться, Александр Николаевич! Признаться, я несколько переживал после нашего сеанса, достигли ли вы поставленных целей? не осталось ли у вас каких-либо неприятных впечатлений? Уж надеюсь, вы не усомнились в моём профессионализме? Потому что такие вещи, они…

— Не извольте беспокоиться, Николай Петрович. Весьма неожиданный, однако исключительно своевременный разговор с моей матушкой существенно повлиял на меня, хочется верить, в положительном ключе. Я изменил свою судьбу и, хочется верить, к лучшему. Ведь когда мы выходим из зоны комфорта — мы делаем шаг вперёд и вверх, по лестнице в небеса.

— Но равновелико мы можем сделать шаг и по лестнице, ведущей в преисподнюю.

— А может быть, различие между этими двумя областями пролегает исключительно в сфере нашего к ним отношения?

— Но в таком случае, отчего бы не назвать небесами зону нашего комфорта?

— Не думаю, что небеса должны быть комфортными, Николай Петрович. Будучи идеальным состоянием человеческого духа, они должны давать возможность бесконечного движения, ибо в движении — жизнь, а неподвижность есть смерть.

— По-вашему, преисподняя — неподвижна?

— Весьма подвижна, полагаю, однако там все движутся из-под палки и не видят в движении никакого смысла, кроме попыток ускользнуть от побоев. В то время как на небесах деятельность является сугубо добровольной, и, как следствие, открыты небеса лишь тем, кто на эту добровольную деятельность способен. Действуя каждый в соответствии с собственным разумением, все вместе функционируют на общее благо сокрытого от нас божественного промысла. Иногда я думаю: а