1977 - Александр Скок

– Да проститутка она! Охи и ахи каждую ночь!

Дальше бабульки разразились жарким спором, обсуждая в деталях моральный облик жильцов восемьдесят шестой квартиры, а я уже двинул к темному зеву подъезда.

План формировался в голове на ходу, ступенька за ступенькой, по мере того, как поднимался вверх. В лоб требовать домовую книгу – бессмысленно. Никто в здравом уме не доверит ее первому встречному подозрительному типу. Нужно зайти издалека, сыграть роль человека, ищущего родственников. А затем плавно перейти к этой проклятой книге. Лишь бы она вообще существовала в природе, лишь бы сохранилась где-то в пыльных недрах квартиры, не выброшенная за ненадобностью, как ненужный хлам молодыми жильцами. Лишь бы мне повезло.

Снова ее этаж. Ее квартира. Постучал в дверь.

Мне открыла девица. Молодая – лет двадцати, с личиком куклы и губами, раздутыми силиконом. Симпатичная, спору нет, фигурка – выточенная, как у манекена. Одета в обтягивающие лосины, которые обрисовывали каждый изгиб молодого тела, и ярко-оранжевый топ.

– Здравствуйте. Я… я дальних родственников ищу… они раньше жили в этой квартире. Вы… Анну не знаете? Она… жила здесь раньше.

Девица уставилась на меня, как на таракана, выползшего из щели. В глазах – пустота, прикрытая тонкой пленкой скуки.

– Нет, не знакома. Здесь точно таких нет.

– Ей должно быть сейчас около шестидесяти.

– Может, вам у прошлых хозяев спросить? Мы просто два года назад купили эту квартиру.

– А у вас есть их номер? Вы бы меня очень выручили.

– Знаете, все дела решал мой муж. Он сейчас на вахте. Хотя… недавно у него телефон заглючил. Все контакты слетели. Не смогу вам помочь.

Прихожая за ее спиной зияла стерильной пустотой современного ремонта. Дорого, безвкусно и бездушно. Ни следа от интерьера Аниной квартиры.

– Как жаль, как жаль, – пробормотал я. – А может, в домовой книге есть запись куда выбыли? Посмотрите, а? Вы бы меня очень выручили.

– Ну не знаю даже… Домовая книга? Что это?

– В ней делают записи о жильцах квартиры. Она у всех обычно есть. Посмотрите, пожалуйста.

– Ой, как все сложно, – хохотнула девушка. – Я не знаю, где она. Да и вообще, может и нет ее у нас.

– А вы узнайте у супруга. Прошу вас. Мне очень нужно найти родных.

Девушка помялась несколько секунд, а потом протянула:

– Ну, хорошо. Проходите.

Связавшись с мужем, она ушла в комнату, стала где-то рыться. Спустя томительные мгновения, она вернулась, держа в руках пыльную, потрепанную тонкую тетрадь. Домовая книга. Пальцы ее, с алым лаком на ногтях, раскрыли нужную страницу. Я наклонился ближе, вглядываясь в выцветшие строки, пока не увидел – вот оно. Дата смерти: 04.01.1978 год.

Четвертое января. Цифры вспыхнули в сознании, словно зловещие огни, обжигая холодом. Четвертое января… День, когда я обещал прийти к Ане в гости. Секунда, другая – и вдруг, будто удар под дых, осознание. Стоп. Что за чертовщина?! Это же… это должно случиться сегодня. Сегодня, там, по ту сторону Портала, 4 января 1978 года! Если я не появлюсь в гости, Аня сядет в машину к родителям, и они поедут… поедут к чертовой родне в Лабинск. И тогда… тогда произойдет непоправимое. Авария. Кровь на асфальте. Искореженный металл.

Сердце заколотилось в груди, как пойманная птица. Щелчок камеры телефона запечатлел роковую запись. Поблагодарив девушку сдавленным голосом, я рванул прочь, будто одержимый, полетел по лестнице вниз, пропуская ступени под ногами.

Моя старая «Девятка», это дребезжащие ведро с гайками, взревела, повинуясь нажатию на педаль газа до самого пола. Городские улицы замелькали за окном, сливаясь в размытые пятна.

Двадцать минут – и вот они, дачи.

Резко затормозив у своего забора, я выскочил из машины, захлопнул дверцу с грохотом, быстро переоделся, и не раздумывая, шагнул в Портал.

Я слетел вниз по скрипучей лестнице сарая, толкнул дверцу и вывалился наружу, в стылый зимний день.

Щ–ЩЕЛК!

И тут же – адская, обжигающая боль пронзила правую ступню. Меня швырнуло на снег. Боль была не просто болью – это был раскаленный металл, впивающийся в плоть, проникающий до костей, отзывающийся эхом в каждой клетке тела. Я не смог сдержать крика – дикого, звериного вопля, вырвавшегося из груди против воли. Извиваясь на боку, словно червь на сковородке, я посмотрел вниз. Моя ступня… моя ступня оказалась зажата в ржавом капкане! Какого черта?!

Рычание сорвалось с губ. Проклятья, словно сгустки ядовитого дыма, вылетели в морозный воздух.

– Твою мать! Твою мать! Твою мать! А-а-а-а-а!

Хриплый голос раздался совсем рядом.

– Ну, что, попался? Вор-рюга.

С трудом повернув голову, я увидел над собой грузную фигуру, закутанную в тяжелый тулуп. На голове шапка-ушанка, уши которой нелепо торчали в разные стороны. В руках у мужика ­– огромная лопата для уборки снега.

– Ты кто?! – застонал я.

– Хозяин дачи. А вот ты – кто? Давно я тебя заприметил. Ишь, повадился ко мне ходить! Шо забыл в моем сарае?

– Портал там у меня. В будущее! – проговорил я. – Слушай, мужик, капкан свой сними! Больно! А-а-а-а-а!

– Не сниму, пока не скажешь все как есть. А ну говори, собаченок! Что в моем сарае делал?

– Нычка! Схрон там у меня! А теперь снимай, мужи-ик!

– Что прячешь?

– Сними и скажу! А-а-а-а-а!

– Ну, тогда я повременю. Никуда не спешу. Вижу и ты тоже, да?

Мужик не спеша сходил в сарай за ведром, сел на него рядом со мной и закурил. Боль в ноге уже притупилась, хотя она все еще чертовски неприятно ныла. Насчет времени мужик прав. Он никуда не спешил, а вот я…

– А ты не мент бывший случайно? – спросил я.

– Кто-кто?

– В милиции не работал?

– Нет.

– Методы у тебя еще те.

– Скажи спасибо, что ружье не достал. Мог ведь и пальнуть. И был бы прав.

– Ладно, мужик, скажу. Только отпусти потом. Вопрос жизни и смерти. Если не успею, их смерть на твоей совести будет.

– А ты мне не угрожай! В совесть меня тыкаешь. Ишь ты! Откуда тебе знать, что такое совесть, ворье?

– Не воровал я у тебя. Тайник в твоем сарае. Деньги прячу. От жены.

– Брешишь собака!

– Нет. Снимай свой капкан! Покажу.

Мужик посмотрел на меня с прищуром, пару раз глубоко затянулся.

– Где тайник?