Фантастика 2025-152 - Екатерина Александровна Боброва

— Но характер бойца. Это хорошо. Работаем.

И она снова отбивалась. Ее таскали по полу, били, швыряли. Мастер с убеждений перешел на ругань. Кажется, в зал кто-то заглядывал, но был грубо вышвырнут вон.

В какой-то момент она, ослепнув от слез, бесконечно устав и практически теряя сознание от боли, перестала защищаться. И огонь виновато отступил в сторону. Ушел куда-то вглубь. Воду она не чувствовала уже давно. А потом, прорываясь из глубины, горячим потоком хлынула сила. Странная. Чужая. И в то же время своя. Родная.

И Оля, закричав, ударила. Слепо. В отчаянии и боли. Ударила всей сутью. Собой.

Полыхнули защитные надписи на стенах. Зазвенело, вылетая наружу, стекло.

А она все кричала. Мир сошелся в этом крике, в выплескивающейся наружу боли. Перестал существовать вне потока силы.

Она не видела, как страшно ругающегося мастера, протащило по полу, впечатало в стену.

Не видела, как летит в нее кинутое им сонное заклинание.

Крик стих, оставшись внутри, в сердце, в меркнущем сознании.

— Чтоб я еще раз инициировал стихийника, ману мне в печень.

Мастер встал на четвереньки. Потряс головой, вытрясая из нее звон. Защита едва выдержала. Кажется, он все-таки пережал. Или там проснулось что-то мощное, родовое…

Подошел к девчонке. Проверил состояние. Хмыкнул. Даже к целителю, пожалуй, можно не отправлять. Синяки пусть поболят — полезно. А так… отлежится до вечера и ладно. И он задумчиво отер ладонью взмокшую голову, размышляя, как огранять доставшийся ему камень.

Шлейх с раздражением осматривал разгромленный зал. Защиту он восстановит, а вот стекла… Снаружи группа старшеклассников, так удачно пойманная вчера за распитием, убирала осколки, заодно практикуя сегментированную левитацию. Судя по ругани, доносящейся сквозь выбитые окна, получалось не у всех.

— А я говорил, нельзя экономить на защите, — вкрадчиво произнес Хе, как обычно бесшумно возникая за спиной. Не то, чтобы Шлейх его не заметил — годы директорства приучили всегда иметь «глаза» на спине, но применять отслеживающее заклинание против преподавателя, которому он, Шлейх, между прочим, зарплату платил, несколько раздражало. Тем более, что мастер не стеснялся и маскировкой пользоваться, словно поставил себе цель — застать начальство врасплох.

— Установили бы противоударные, не пришлось бы сейчас платить за новые.

Еще и смел указывать на промахи…

Шлейх стиснул зубы, сдерживая раздражение. Знал бы Хе, сколько стоили противоударные… Так и разориться можно. А деньги… Их всегда не хватало.

— Как девчонка? — спросил он, обрывая дискуссию об окнах.

— Нормально, — заверил мастер. — Повреждений нет, синяки сами пройдут. Отлеживается сейчас в комнате. Позже загляну проверить. Нежная она, явно не в поле работала и при этом неплохо развита физически. Словно и не барышней воспитывали. Память — это… — и он с намеком замолчал.

— Не я, — поморщившись — знал ведь кто — ответил Шлейх. — Но я никогда не отказываюсь от дара небес.

Мастер понимающе кивнул — у начальства был уникальный нюх на подобные «дары». Мог и в помоечной куче бриллиант откопать…

— Профиль? — уточнил он, уже смиряясь с тем, что придется ломать схемы обучения, выстраивая их заново. Стихийника нельзя учить по стандартам. Он их сожрет, переработает и выдаст такой результат — кровью все умоются.

Шлейх задумался. Заказчик сам был неуверен в том, какие навыки потребуются для выполнения задания…

— Широкий, — принял он решение, — по специализации… позже определимся.

Хе неодобрительно покачал головой. Значит, у начальства на девчонку особые планы. Только учить стихийника дело непростое, и полного контроля они вряд ли добьются, потому как часть сознания все равно будет под властью стихии. Тут мужчина и не думал обманываться. Знал, что уничтожить стихии невозможно, можно лишь задавить, усыпить, и те в любой момент могли дать о себе знать.

Знало об этом и начальство. Не могло ни знать. И это значило, девчонку готовили на одноразовую миссию…

Хе не любил одноразовых учеников. Но если директор взял заказ, значит оплата достойная. Жаль только, что звезда, попавшая к ним в руки, сверкнет лишь раз.

Очнулась Оля у себя на кровати. В нос настойчиво раздражающе лезло что-то пушистое. Она отвернулась, потом громко чихнула. На груди подскочили. Недовольно фыркнули. Ткнулись холодным носом в щеку. Оля с благодарностью обняла Снежка, зарываясь пальцами в теплый мех. Прислушалась к себе — голова была пустой. Шевельнулась — тело отозвалось болью. Болело все. Каждая мышца. Ныли кости. Такое чувство — на ней живого места не осталось.

В памяти яркими вспышками, усиливая болезненные ощущения, всплыл бой с мастером. От дикого крика зазвенело в ушах, и Оля содрогнулась от страха. Когда она отражала атаки наставника, страшно не было, а теперь неприятный холод близости смерти пополз по спине.

Она бессильно прикрыла глаза. Кролик прижался к ладони, успокаивая, и мысль, какую цену ей придется заплатить за обучение, перестала быть столь ужасной. А еще появилось чувство, что свой первый тренировочный бой она все же выиграла.

— Брат, — простонала Оля, больше всего жалея сейчас об одиночестве, — ты знаешь, как страшно это — отказываться от огня. Но другого выхода нет. Здесь не любят стихийников, а маги совсем другие.

Собственный голос успокаивал, и если лежать с закрытыми глазами, казалось, что рядом, на стуле, сидит брат и внимательно слушает.

Впрочем, один слушатель у нее был — Снежок.

Он честно пытался делиться с ней своими воспоминаниями, но кролик помнил лишь запахи, звуки и собственные ощущения. Хорошо помнил тех, кто чаще всего с ним общался, например, дядю Кайлеса и запах кофе, который того сопровождал. От мамы Оли он помнил сладко-горький аромат духов. От брата — собственное недовольство на суету, галдеж и дерганье за уши. А вот лица помнил светлыми пятнами. И уж тем более, он не мог объяснить, почему семья решила спрятать Олю здесь.

Но девочка была рада и такому. Прошлое, пусть и крошечное, все равно было прошлым. А семья — семьей, даже если от нее в памяти остались лишь запахи.

На обед она не пошла. Сил не было сползти с кровати. В горле неприятно-остро царапалась жажда. Ее бросало то в жар, то в холод. Кажется, она бредила. Говорила с братом. Жаловалась ему.

В какой-то момент тяжесть с груди исчезла — Снежок куда-то направился.

Кролику было страшно так, что лапки подгибались от ужаса. Он стоял, вытянувшись вверх, и напряженно вглядывался в полумрак коридора, прислушиваясь изо всех сил. Двуногих было почти не слышно. Они находились на нижнем этаже, но кролика пугали не