Драконий век - Д. Дж. Штольц

Они подошли друг к другу, крепко обнялись.

– Прошу тебя напоследок, Филипп. Не упрямься сильно с императором, не разрушай это хрупкое перемирие. Тогда и графство будет процветать, и мир обещан.

– Позаботься лучше о себе, – ответил Филипп, зная, что еще не раз испытает терпение джиннов. – Найди Дейдре!

– Она мне будет не рада, но ничего не поделать, – сказал Уильям.

Густая ночь уже была над Солрагом.

– Достаточно ли темно, чтобы меня не увидели твои крестьяне? – Уильям вгляделся в облака над головой.

– Достаточно, – кивнул граф. – Прощай.

Еще раз обнявшись, в последний раз Уильям зашагал к середине поляны, прочь от старого графа, который держал за узду двух лошадей. Обернувшись снова, Уильям постарался запомнить сухощавую фигуру, зная, что больше не увидит. Потом облик его потерял четкость, как отражение в старом зеркале, свернулся в ком, почернел и развернулся большим телом, отчего земля под ним осела. Хлопнули крылья с такой силой, что деревья разошлись волной, потеряли часть листвы, затрещали ветвями и натужно заскрипели стволами. В испуге лошади заржали и забились, но Филипп удержал их крепкой рукой. Оттолкнувшись от земли, иссиня-черный дракон поднялся над рощей, отчего под его крыльями деревья вновь постелились, подобно степным травам под могучим равнинным ветром. С каким облегчением вздохнула земля, когда ее покинула такая громада. В конце концов огромный демон с разметанной гривой слился с ночью, подходя ей по цвету; пышные облака сошлись, скрыв его.

Еще долго Филипп вглядывался в небо. Спустя время хлопки отдалились в сторону восточных гор. Ветер, порожденный крыльями, стих. Деревья с поредевшими кронами вновь стали неподвижны, как им полагается. Все смолкло. Граф Тастемара повел лошадей за собой из рощи и вернулся к поджидающей его гвардии.

* * *

Поутру Базил, управитель замка, обходил этажи, проверял работу слуг. Дряхлый, а оттого согнутый, с трудом передвигающий ногами, он очень походил на своего деда Него, разве что характером был спокойнее и добрее, чем порой пользовалась прислуга, чтобы поменьше и полегче работать.

Связка ключей в его руках громыхала на весь замок, так что слуги, давно уже к этому звуку приученные, делали вид, что вовсю трудятся, когда он шел неподалеку.

К тому моменту, когда Базил шаркал ногами, путаясь в мантии, переодевшийся после поездки граф покинул покои и спускался по лестнице. Навстречу ему поднимался, тяжело дыша, управитель.

– Базил… – вспомнив кое о чем, граф обернулся на лестнице.

Управитель не услышал.

– Базил! – голос графа стал громче.

– А? Что такое, господин?! – старик обернулся и вытащил тощую шею из плеч, где она постоянно пряталась. – Чего прикажете?

– Ключи от запертых покоев у тебя?

– Кхм, это вы про какие покои? Про «те»?

– Да. Моей супруги и моего сына, – подтвердил граф.

Дряхлый управитель приблизил связку с ключами к облюбованным морщинами глазам, принялся перекидывать ключи по железному кругу, выискивая нужные.

– Да вот они, господин… Всегда при мне, хоть и заржавели слегка…

– Займись сегодня запертыми покоями. Замени сгнившую мебель, выброси одежды и постельное. В общем, приведи все в порядок, чтобы можно было принимать гостей.

Граф Тастемара уже прошел было мимо по лестнице, как ему вслед спросили испуганным голосом, дрожащим от готовых излиться слез:

– Господин… – Базил расплакался, как дитя. – Мне прибрать перед вашим отъездом в Йефасу? Вы передадите дар, да? Мы останемся без вас? Как же та-а-к…

– Передам, но не так скоро, как ты думаешь, – успокоил его граф. – Просто подготовь комнаты. Негоже им простаивать.

Столь же быстро слезы высохли, и Базил с надеждой уточнил:

– Так вы пока с нами?

– Пока да. На твои годы хватит… – улыбнулся граф.

– А где уважаемый Уильям фон де Аверин, который уехал с вами вчера вечером? – Старик похлопал глазами, огляделся на лестнице, точно Уильям должен стоять рядом.

– Он отправился в долгий путь. К слову, прибери и его комнату. Будь добр.

Граф спустился по лестнице, пропал за поворотом.

Управитель Базил Натифуллус присел на стертую веками ступеньку, положил связку ключей и опять разрыдался, вытирая рукавом лицо. Разрыдался он уже от облегчения, став слишком чувствительным на склоне лет.

– Базил! – донесся повелительный голос снизу. – Прекращай вести себя как малое дитя! Приступай к обязанностям! И не давай послаблений слугам!

Базил еще некоторое время рыдал, позволив себе такую слабость, затем высушил морщинистое лицо тем же рукавом и поднялся. Шаркающей походкой он побрел наверх, чтобы отпереть двери, которые так долго стояли запертыми, что не поддавались. Пришлось позвать слуг. Базил провозился до самого вечера, и слуги только и делали, что выносили старую мебель, которой граф пользовался несколько веков назад, когда еще были живы его жена, сын и внуки. Всю комнату вычистили и вымыли от толстого слоя пыли. Лишь единожды граф поднялся, чтобы осмотреть опустевшие комнаты со спокойствием во взгляде.

Глава 9. Забытье

Спустя год

С позабытого филлонелонского языка горы Фесзот переводились как «старый» и были названы так за то, что, по преданиям, когда произошло Слияние, они уже были согбенными. К тому моменту их черты подстерло время. Поэтому казалось, что нет в них ничего необычного, что вся магия таится в новых горах, которые разрезали Север на королевства. Если что и имелось тут, так лишь воющий ветер. Вершины, округлые, бугристые и мягкие, будто складки на старом теле, не рвали здесь небо.

А еще горы эти глядели на людской мир лишь западной стороной. Другой же уходили в бесконечность. Только филлонейлы – рыжеволосые люди – забредали так далеко, что порой достигали их края. И они же утверждали, что Фесзот на самом деле не старик, а старуха. Говорят, мол, к людям она повернута горбатой спиной, а вот лицо ее обдувается страшными ревущими ветрами, вымывается пеной морской, по которой скачут кельпи, поэтому оно уродливо. С восточной стороны морщины до того глубоки, а кожа покрыта, как оспинами, выбоинами и пригодна лишь для природы. Природа – она ведь тоже стара. Так не это ли ее лицо? Не узнается ли ее лик в этих потаенных землях, куда почти не ступает нога человека?

Именно сюда и прилетел Уильям. Неба, покорившегося ему, в горах было даже больше, чем всего остального, поэтому он надеялся найти в них пристанище. Просьбу Филиппа он не выполнил. Вместо того чтобы отправиться туда, где поселилась Дейдре, дракон выбрал себе другую часть Фесзота. Минуя горные поселения, которыми правил ярл Барден Тихий, в конце концов он уперся в темное море – край мира. Не решившись пересекать большую воду, он отыскал себе широкую пещеру почти под самым небосводом и свернулся в ней. Долго Уильям дремал, и снились ему картины прошлого, будто просматривал их раз за разом, перед тем как позабыть окончательно. Дни для него стали просто днями. Если поначалу он все-таки пытался подсчитывать их, хоть и изредка, то вскоре отпустил жизнь. И зажил восходами и закатами, дождями и солнцем. Так, наверное, он бы окончательно обосновался на этом краю света, но его стало мучить чувство жжения в сердце. То была злость… Он и раньше ощущал ее, но присутствие Филиппа помогало ему, отчего он даже поверил, что справился с припадками и сменил их на апатию. Теперь же день ото дня он сгорал необъяснимой злостью на все и ни на что одновременно и сгорел бы, не будь устойчив к огню. Выхода для нее не имелось. Порой клокочущее в груди пламя пропадало, и вместо него оставалась лишь холодящая пустота. В конце концов сны – сменяющаяся череда гнетущих воспоминаний, прерываемая резкими пробуждениями, – не даровали облегчения, а доводили до неистовства.

Стало понятно, почему обезумел Генри. Уильяму ясно виделось, что еще с десяток лет – и он повторит его судьбу. В конце концов, уставший, но желающий разобраться со всем, он почувствовал, в какой стороне находится Дейдре, и полетел к ней. Филипп оказался прав: без нее он не справится. Злость была