Новый Разумный - Артемий Русов

продолжает хлестать. Найда, поднимая фонтанчики брызг, бежит вперед, скрывается за углом дома. Когда Крис, полностью вымокнув, добирается до поворота, она уже нюхает асфальт там, где стоял малыш.

Конечно, ребенок успел уйти, и на дороге остались лишь быстро размываемые борозды от совка, напоминающие солнышко.

– Что это такое? – зачем-то спрашивает Крис у Найды.

Собака, отведя морду, начинает чихать, но вдруг поворачивает голову, навострив уши и устремив взгляд назад, будто кто-то ее позвал. Крис тоже смотрит туда, но мокрая улица пуста. Найда жалобно скулит, а потом срывается с места и мчится вдоль улицы.

– Найда! – кричит Крис, тяжело опираясь на костыль обеими руками. Больше нет сил снова бежать куда-то, а силуэт собаки становится всё меньше, и вот он уже еле различим.

Крис смотрит на улицу, утопающую в бесконечном ливне. Крыши серых высоток скрыты тяжелыми, грозно нависающими облаками. Будто небоскребы проткнули небо, и из получившихся ран неудержимым потоком льется вода…

Он чувствует одиночество. Как тридцать лет назад во время эпидемии, когда узнал о гибели родителей. Крису тогда было двадцать семь, и он жил вместе с молодой женой в Японии. Дети – Макс и Влад – еще не появились на свет, и будущий отец день и ночь выступал на трибунах перед сторонниками «Человечества». Он узнал о смерти семьи на одном из выступлений, в прямом эфире. Сразу поделился своим горем, и негодующая публика взревела, обвиняя во всём проклятых пришельцев. Миллион человек, и Крис среди них. Растерянный, плачущий. Одинокий.

За спиной раздается шум. Крис оборачивается и видит, что дверь одного из домов приоткрыта и оттуда кто-то выглядывает. Крис тихонько подходит ближе – и дверь захлопывается.

Нет, он здесь не один. В городе кто-то живет – те, кто послал радиосигнал: «Мы – те, кто спасет человечество». И они помогут ему вернуться домой. Вернуться к сыновьям.

Крис тянет дверь, и она легко подается. Перед ним небольшая темная прихожая. Он делает шаг внутрь и наступает на что-то рассыпчатое. Смотрит под ноги. Песок?.. Весь пол усеян серыми холмиками… Крис видел такие на последней демонстрации десять лет назад, когда дроны стали испепелять митингующих.

– Проклятье… – выдыхает он. Идет дальше, стараясь не наступать на прах. На миг поднимает глаза и видит в одном из углов темный силуэт.

Ребенок. Сидит возле холмика праха, медленно вонзает совочек, поднимает выше головы и вываливает собранное в стеклянную банку. Такую же, какая была в животе у «спящего».

Крис замирает. Всё его тело сковывает страхом.

Страхом перед тем, кого он всё это время искал, ради кого прошел такой длинный путь. Перед тем, кто должен его спасти.

Несколько минут Крис стоит неподвижно, тогда как ребенок, наполнив банку, поднимается. Он тоже не двигается с места, лишь покачивается совочек в опущенной руке.

– Ты… – дрожащим голосом выдавливает Крис. – Как тебя зовут? Где твои родители?

Малыш не отвечает. Он медленно наклоняется, втыкает совочек в наполненную банку и поднимает ее, обхватив обеими руками.

– Здесь есть кто-нибудь из взрослых? – спрашивает Крис. – Или все…

Он чувствует на себе взгляд ребенка, хотя лица его до сих пор не видно – оно по-прежнему скрыто глубоким капюшоном.

– Ты меня понимаешь? – Ему приходит в голову, что малыш, возможно, не умеет говорить.

Ответа нет. Банка с прахом мерно покачивается, прижатая к животу темными ручонками.

– Я подойду, – говорит Крис, делая шаг, самый тяжелый за всё время пути. – Не бойся меня. Я принял ваш радиосигнал…

Ребенок смотрит так пристально, что, кажется, его взгляд можно потрогать.

Между ними всего пара шагов. Крис чувствует странный запах, не живой – будто пластмассы или…

Он глядит на ребенка. Хочет присесть и заглянуть под капюшон, но проклятая нога не желает сгибаться. И тогда Крис решается:

– Я вижу, руки у тебя заняты. Позволь мне убрать твой капюшон?

Он тянется, дрожащими пальцами берется за шершавую ткань и аккуратно ее отводит.

На него смотрят огромные черные глаза. Глаза Наставника.

Эпилог

– Ну, вот и всё, – говорит батюшка, разглядывая дятла, сидящего высоко на сосне: бело-черное оперение, красное пятнышко на затылке, живые коричневые глазки. – Какой же все-таки прекрасный мир я выбрал! – восклицает он, потягиваясь.

Доски крыльца, как всегда, скрипят, когда батюшка спускается по ним. Ступив на землю, он оборачивается и пятится, чтобы разглядеть церквушку целиком. Наконец, остановившись, кивает ей и бодро говорит:

– Ну, старушка, прощай!

Вытянув руки, он громко хлопает в ладоши. Часовня мгновенно загорается. Из распахнутой двери вырывается пламя, облизывая козырек крыльца; мох на крыше чернеет, испуская белый, как облако, дым; из окошек барабана выглядывают рыжие языки, а крест, оплавляясь, кренится.

– А где же моя Найда? – Батюшка оглядывается по сторонам, кладет два пальца в рот и издает оглушительный свист. – Подождем, – вздыхает он, пока по лесу мечется эхо.

Часовня складывается, как тетрадный лист. Сперва с жутким треском обваливается крыша, затем одна за другой падают стены.

В это время батюшка подходит к кусту с розами.

– Да-а, – вздыхает он, беря в ладонь один из бутонов и шумно втягивая аромат. – У меня таких красивых нет.

Из леса выбегает Найда и ложится у ног батюшки, преданно подняв глаза.

– Смотри, – говорит он ей, указывая на сосну, где сидел дятел. – Эх, улетел! Пожара испугался.

Собака недовольно ворчит, спрятав нос в лапы.

– Ну, – обращается к ней батюшка, чуть наклонившись, – Кристофер достиг своей цели?

Найда, всё еще прячась, недовольно бурчит.

– Уверен, он сделает верный выбор, и ничто ему не помешает.

На этот раз Найда, подняв грустные глаза, жалобно поскуливает.

– Ну ничего, – успокаивает ее батюшка, – он справится. Он делал это уже миллионы раз. А нам пора.

Собака вскакивает. Грусти в ней как не бывало.

– Ага, тоже по дому соскучилась? – Батюшка, посмеиваясь, направляется к горящим руинам часовни и снова громко хлопает в ладоши.

В то же мгновение пространство перед ним трескается, как разбитое зеркало.

– Идем, – зовет он Найду. Собака, тявкнув, подбегает и исчезает в разломе.

Взгляд батюшки падает на куст с розами.

– Возьму-ка я парочку с собой, – решает он, срывая цветы. – Пускай и там будет этот чудесный аромат.

Интерлюдия. Сто первый

4 сентября. Центральный Китай. Сол

Сол, держась за рубец ниже ребер, идет по грязному переулку. Позади слышны далекие крики, вой и плач Разумных. Им не так повезло – у Новых раны заживают быстро, хотя шрамы остаются и болят еще долго.

Он очнулся пару часов назад среди мертвых собратьев, засохших луж крови, битого стекла. Капсула,