Предчувствие беды. Книга 1 - Борис Спартакович Акимов

– Господин Линдберг, – голос Андрея дрогнул, – окажите любезность, сегодня утром я разговаривал с родственниками в Москве, связь вдруг прервалась. Вы не знаете, что там случилось?

– Мы не располагаем такой информацией, – ответил Линдберг, отводя глаза, и Андрей понял: врет, что-то знает.

Что именно не сказал ему подполковник Линдберг, Андрей понял только в аэропорту. Эриксон привез его к зданию аэропорта Бромма, но не к главному входу, а к боковому. Аэропорт был переполнен, давно уже строили новый, большой, но он все еще не был готов, и все рейсы – и международные, и внутренние – летали из Бромма. Вышли из машины, вошли в здание. Их уже ждал полицейский в форме. Втроем прошли в небольшую комнату, где Андрею опять предложили присесть на стул. Полицейский сел напротив. Эриксон ушел за билетом. Андрей, увидев в комнате телевизор, попросил включить. Полицейский включил. Шли новости. Диктор что-то быстро говорил по-шведски, на экране появилась знакомая уже обложка Сашиной книги, потом панорама Москвы, потом снова обложка… Андрей напрягся, стараясь разобрать слова.

– Вы позволите, я переключу на другой канал? – спросил он по-немецки и, видя, что полицейский не понимает, повторил, показывая руками: – Дреен? Умшальтен? Андерер канал?

– Эн аннан канал! – догадался тот. – Ja, självklart[32]!

Андрей, поднялся, подошел к телевизору, крутанул ручку, через три щелчка нашел ВВС.

– Наш специальный корреспондент передает из Москвы. Сегодня здесь был арестован московский писатель Александр Шереметьев. Сообщают, что при аресте он оказал сопротивление. По неподтвержденным сведениям, господин Шереметьев и был тем самым загадочным автором опубликованного недавно сатирического романа «Прогулки с Ницше», скрывавшимся под псевдонимом Арон Коэн. Официальные круги Народной России пока не выступили ни с подтверждением, ни с опровержением этой информации. Господин Шереметьев работал в одном из московских архивов. Известно, что он женат, но о судьбе его семьи пока нет никаких сведений.

– Du har blivit blek, – участливо сказал полицейский, – vill du ha vatten[33]?

– Только что стало известно, – продолжал тем временем диктор, – что посол ДемРоссии в Москве был вызван в МИД, где ему была вручена нота протеста в связи с вмешательством ДемРоссии во внутренние дела РНР и – цитата – «раздуванием провокационной шумихи вокруг публикации сфабрикованной спецслужбами РДР фальшивки». То есть имеется в виду, – диктор улыбнулся, – все та же нашумевшая книга Арона Коэна. Мы будем внимательно следить за развитием этой истории, которая, мы уверены, будет иметь продолжение.

«Боже мой, – ужаснулся Андрей. – Что я наделал! Как я мог им поверить? Как я мог им довериться? Как я мог довериться этому Рафику? Господи, да и Леве как я мог довериться?! А как я мог ему не доверять, если он мой лучший друг? А может быть, он ни в чем и не виноват, он же в отставке, просто сказал кому-то, а те воспользовались? И вот теперь Саша арестован, Ирину и Катю наверняка тоже арестовали. И как мне теперь? Что я вообще сейчас чувствую? Полное бессилие? Опустошение? Что-то внутри оборвалось? Все слова затерты. Вот только что я был целый. Я был я. И вдруг мгновенно рухнул. Разбился. Раскололся… Меня нет. Есть осколки… И как теперь их склеивать?»

Андрей вспомнил рассказ сослуживца, примерно своего сверстника. Тот ехал на машине по Каменноостровскому проспекту. Спокойно ехал, небыстро. Вдруг из-за стоящей у тротуара машины прямо под колеса выскочил мальчик лет семи. «И я, Андрей, ничего не успел не то что сделать, я понять ничего не успел, это были даже не секунды – доли секунды. Я только почувствовал удар. Затормозил, выскочил из машины. Ребенок лежал весь в крови. Я сразу все понял. И меня ударило – это рубеж, перелом. Моя жизнь уже никогда не будет прежней, понимаешь, Андрей…» Тогда Андрей не понял, хотя и кивал сочувственно. Сейчас понял – дело не в событиях. Тогда было долгое следствие, был суд, сослуживца полностью оправдали – он действительно ничего не мог сделать. Были свидетели. Всем было ясно, что он не виноват. Последствий для сослуживца никаких не было. Но да, это был рубеж. «Вот и моя жизнь уже никогда не будет прежней. И при чем тут виноват, не виноват…»

Вернулся Эриксон. С билетом.

– Герр Рихтер, посадка через два часа. Прямой рейс уже улетел, так что полетите через Берлин. Там недолго ждать – к вечеру будете дома.

– Как через Берлин? – отшатнулся Андрей. – Я не могу через Берлин!

– Герр Рихтер, вы не волнуйтесь, – Эриксон отвел глаза. – Пока что я попрошу вас оставаться в этой комнате. Сержант проводит вас на посадку, когда придет время, – и что-то резко сказал полицейскому по-шведски. Тот кивнул.

Андрей едва понимал, что ему говорят и где он находится, сидел, уставившись на свой чемодан, мысленно повторяя: «Боже мой. Боже мой». «Прежде хула на Бога была высшей хулой, но Бог умер», – сказало у него в голове голосом Лобанова, и он тряхнул головой. Через Берлин…

А может, оно и к лучшему, что через Берлин. Можно ли продолжать жить как прежде, ходить на работу, писать научные статьи, радоваться Петербургу, когда нет правды? Когда нами правят такие, для которых человеческая жизнь ничто? Чем они отличаются от московских? Чем Лева отличается от этого Лобанова? Правды нет. Одна идеология. Не национальная – так либеральная. Не Германия – так Америка. И той и другой наплевать на человека. И той и другой нужно только мировое господство… Ни там, ни там давно уже нет четырех прочных опор дедушки Клауса – честь, долг, семья и собственность. Как же жить? Пусть будет через Берлин.

Он вспомнил почему-то знаменитый кадр из чаплинского фильма, который смотрел в детстве: герой идет по пограничной линии, одной ногой по одной стороне, другой – по другой, и никак не может решиться, куда свернуть…

«Господи, – подумал Андрей, – неужели никакой надежды нет ни там, ни здесь? Неужели никакой надежды?..»

Конец первой книги

2009–2019

Примечания

1

завтра, завтра, только не сегодня (искаж. нем.).

2

Ах, неугомонная Бавария… Вы вечно недовольны (нем.).

3

вечно недовольны (нем.).

4

Автор напоминает, что это – роман-фантазия и просит прощения у его величества за то, что сократил ему жизнь на целый год.

5

Учиться дозволено даже у врага (лат.).

6

Позвольте мне вручить