Двадцать два несчастья. Том 3 - Данияр Саматович Сугралинов

— Ты решаешь, с кем мне дружить! — фыркнула она.

— Я тебе никогда ничего такого не говорил. Дружи с кем хочешь. Я даже не знаю твоих друзей, — пожал плечами я.

— Но Рамиль…

— Диана, еще раз: Рамиль Зарипов — мой враг. И ты прекрасно об этом знала, но… — Я мотнул головой. — Нет, не понимаю. В голове не укладывается, как ты, будучи моей девушкой, идешь домой в гости к моему врагу после… Если бы Эльвира сделала то, что он ее попросил, я бы сейчас сидел в СИЗО с обвинением в изнасиловании!

Диана потупилась. Сказать ей было нечего.

А я продолжил:

— Для меня это точка невозврата. Я считал тебя человеком из ближнего круга, где только родители и ты. А теперь понимаю, что поспешил…

— Сергей! — перебила она. — Ты перегибаешь!

— Дослушай, ладно? Диан, я прожил достаточно, чтобы понимать одну простую вещь: близкие люди — это те, кто учитывает твои интересы, даже когда тебя нет рядом. Ты знала, что он меня ненавидит, и все равно пошла к нему в гости. Это твой выбор, я его принимаю.

Я помолчал, глядя на ее растерянное лицо.

— Работать вместе мы, вероятно, еще будем, коллеги же. А вот в ближний круг я пускаю только тех, кому могу доверять полностью. Ничего личного, просто жизненный опыт. Общайся с кем хочешь, но не со мной.

С этими словами я развернулся и вышел из ее квартиры.

В спину донесся ее яростный крик:

— Сережа! Ну что за детский сад?

Это был не детский сад. Это был вопрос доверия, которого между нами больше не было.

И я ушел.

Надеюсь, навсегда.

Сердце болело, причем не столько от разрыва, сколько от осознания простой вещи: она искренне не понимала, что сделала не так. И в этом, пожалуй, была главная проблема.

Большинство людей считают, что никто никому ничего не должен, и в девяноста процентах случаев они правы. Но оставшиеся десять касаются тех, кого ты сам впустил в ближний круг. Там другие правила, и, если человек их не чувствует интуитивно, объяснять бесполезно.

Диана — неплохой человек, просто мы оказались из разных систем координат. Что ж, полезный урок на будущее: прежде чем записывать кого-то в свою команду, стоит убедиться, что человек вообще понимает, что это такое.

Домой я вернулся в отвратительном расположении духа. Больно, когда теряешь любимых, но еще больнее, когда теряешь доверие. В лице Дианы я потерял и то, и другое, поэтому мне было плохо вдвойне. Ну и то, что снова обломался с сексом, настроения не прибавило, как и здоровья. Нужно налаживать половую жизнь, иначе ударит и по психике, и по здоровью.

Впрочем, хорошо, что ничего не случилось с Дианой. Иначе потом наш разрыв выглядел бы в духе «поматросил и бросил».

А вот плохо… Плохо, что я, похоже, все-таки что-то к ней испытывал, и сейчас разрыв терзал сердце.

Так что домой я шел пешком. Можно было вызвать такси, но не хотелось сидеть в тесной машине и слушать радио, которое водитель непременно включит, потому что ему скучно. Не хотелось ни с кем общаться и делать вид, что все в порядке.

Ничего не было в порядке.

Холодный ветер пытался пробиться под куртку, но я почти не замечал ни его, ни накрапывающего дождя. Шел на автопилоте, механически переставляя ноги, и думал о том, что надо было слушать интуицию. Витрины магазинов отбрасывали на тротуар разноцветные прямоугольники света, и в одном из них отражался силуэт крупного мужчины в расстегнутой куртке — мой силуэт, хотя я до сих пор иногда не узнавал себя в этом молодом теле. Мимо прошла парочка, тесно прижавшись друг к другу, и девушка засмеялась чему-то, что шепнул ей парень. Я отвернулся, поймав себя на мысли, что завидую.

Пахло мокрыми листьями и выпечкой из круглосуточной шавермы на углу. Повар, или, как говорят в некоторых кругах, донер-мастер, в белом фартуке крутил вертел с мясом и смотрел в телефон, закрепленный над разделочным столом. Наверняка какой-нибудь сериал, чтобы скоротать ночную смену.

В московской жизни у меня тоже случались такие вечера, когда кто-то из близких оказывался совсем не тем, за кого я его принимал. В первый раз это был аспирант, которому я помог защититься и устроиться в хорошую клинику. Через полгода он начал распускать слухи, что я заставлял его вписывать себя во все соавторские работы. Хотя на самом деле обычно это я добавлял своих аспирантов в соавторы, чтобы поднять им индекс Хирша.

Второй раз — коллега, с которым мы пятнадцать лет работали бок о бок. Он выступил с открытым письмом в одном высокорейтинговом журнале, что, мол, мое последнее исследование — дутое и на самом деле не содержит никакой новизны. Мне пришлось давать официальное опровержение и доказывать его актуальность. Я-то отбился, но осадочек остался. А причиной стало его желание занять мое место.

Каждый раз было больно. И каждый раз я думал, что научился распознавать таких людей. Но вот опять.

Когда в прошлый раз Система сканировала Диану и показывала искренность, я поверил, а надо было копнуть глубже. Понаблюдать при общении. Все-таки искренность в чувствах еще не означает верность в принципах.

Всегда считал, что доверять можно только тем, кто разделяет твои ценности. Диана симпатизировала мне, наверное. Но для нее «никто никому ничего не должен» было нормой. А для меня верность партнеру (по любви, по работе, по команде) значила все.

Мы просто говорили на разных языках.

Двор встретил меня тишиной. Десятый час, поздний вечер, в окнах горел свет, но на улице почти никого. Детская площадка пустовала, только качели поскрипывали на ветру. Тусклый фонарь у подъезда мигал, силясь разогнать темноту, но справлялся с этим плохо.

Я свернул к своему подъезду и увидел троих у крыльца. Обычные, лет по тридцать–сорок, одеты в куртки и спортивные штаны. Типичная гопота районного разлива. Пьяные, но не в хлам.

Мужики стояли кучкой, курили, и при моем приближении один из них отделился от группы.

— Ты Сергей? — окликнул он.

Он загородил мне путь.

— Допустим, — хмуро ответил я.

— Епиходов.

— Ну. В чем дело?

— Разговор есть.

Я смерил его взглядом с эмпатическим модулем: агрессия направленная (82%), установка на насилие (80%)… Так-так. Спасибо, конечно, Система. Сам бы не догадался.

— Какой разговор? — спросил