Двадцать два несчастья. Том 3 - Данияр Саматович Сугралинов

— Добавки? — спросила она, когда тарелка опустела.

Рашид отрицательно помотал головой, не поднимая взгляда от тарелки, но она уже щедро наливала вторую порцию, до самого краешка.

— Ешь-ешь. Не объедаешь типа, не волнуйся. Наварила слишком много, не выливать же. А надо будет — еще наварю.

Парень спорить не стал. Ел он молча, жадно, аж постанывая от удовольствия, но я видел, как постепенно расслабляются его плечи. Когда человек долго голодает, первая еда вызывает почти болезненное облегчение, потому что тело начинает верить, что его не бросили.

Танюха, мудрая баба, не полезла с вопросами сразу. Подлила ароматного чаю, придвинула вазочку с печеньем, которое в этом доме, похоже, никогда не переводилось (мы с Татьяной еще обязательно поговорим на эту тему), достала варенье из крыжовника. И только когда вторая тарелка опустела наполовину, спросила, как бы между прочим:

— А родители-то у тебя где?

Рашид дернулся, ссутулился, ложка звякнула о край тарелки. Пауза затянулась.

— Отец уехал, — сказал он наконец, глядя в тарелку. — На заработки.

И без Системы было понятно, что парень врал. Гайнутдинов говорил, что отец Рашида сидит. Но я промолчал — какой смысл тыкать пацана носом в семейный позор? Ему и так хреново.

— А мать?

— Работает. Две работы. Утром уходит, ночью приходит.

— И кто за тобой смотрит?

— Бабка. — Рашид с деланым равнодушием пожал плечами. — Но она из комнаты не выходит. Ноги болят.

Он сказал это без жалости к себе, просто констатируя факт. Мне такой тон был знаком — так говорят люди, которые давно перестали ждать, что кто-то о них позаботится. Четырнадцать лет, а уже взрослый. Не по годам, но иначе не выжить.

Танюха переглянулась со мной. В ее взгляде читалось то же, что я думал сам: пацан совсем один.

Тут в коридоре послышались шаги, и на кухню заглянул Степка — заспанный, растрепанный и катастрофически любопытный. Под глазом у него все так же темнел фингал.

— Здрасьте, дядь Сергей. — Он показал пальцем на Рашида. — Ма, а кто это?

— Это Рашид, — сказала Танюха. — Он дядю Сережу выручил сегодня. А ты почему не спишь?

— А я слышал, как ты орала с балкона.

— Иди спать, паразита кусок! — свирепо велела Танюха. — Завтра в школу, утром опять будешь притворяться больным⁈

Степка оглядел Рашида с интересом, кивнул ему и скрылся за дверью.

Я молчал, Танюха расспрашивала парня о семье, о школе, а тот нехотя отвечал, но, когда доел борща, выпил чай с печеньем и откинулся на спинку стула, было видно, что расслабился. Щеки Рашида порозовели, взгляд осоловело потеплел.

— Спасибо, — тихо сказал он. — Вкусно было.

— На здоровье, — улыбнулась Танюха. — Заходи, когда захочешь. Я всегда накормлю.

Рашид встал, замялся, не зная, как правильно попрощаться.

А я предложил:

— Запиши мой номер. Если вдруг что — звони. Помогу по-соседски.

Пацан посмотрел на меня исподлобья.

— Зачем?

— Зачем что? Зачем помогать? Говорю же — по-соседски. Так между хорошими соседями принято.

Он помедлил, потом вытащил свой телефон — довольно хорошей модели, как ни странно, — и забил мой номер.

— Ну… я пойду тогда.

— Иди. Осторожнее там.

Он кивнул и вышел. Танюха закрыла за ним дверь и вернулась на кухню ко мне.

— Хороший пацан вроде. Только несчастный.

— Да.

Она налила мне ромашкового чая с чабрецом, села напротив.

Я одобрительно усмехнулся: чабрец имеет антисептическое и противомикробное действие и легкий отхаркивающий эффект. Такой чай доказано тонизирует, улучшает общее самочувствие и может снижать ощущение слабости. Танюха мою похвальную усмешку заметила, порозовела от удовольствия и приосанилась.

— Ты че такой кислый, Серый? — спросила она, как обычно без политесов. — Типа с бабой твоей что не так?

Я вкратце поделился новостью, что порвал с Дианой, о которой рассказывал на утренних пробежках.

Минуту мы молчали. Танюха не лезла с расспросами, просто сидела рядом и пила чай, хотя я видел, как ее аж разрывает от любопытства на тысячи маленьких любопытных танюх.

— Спасибо, — сказал я наконец.

— За что?

— За все. За борщ. За то, что вызвала Гайнутдинова и стала свидетельницей. За то, что не спрашиваешь, почему расстался с Дианой.

— Захочешь — сам расскажешь, — махнула она рукой. — Но я так вижу, Серый, что это типа не твой человек оказался.

Мы еще поболтали о превратностях отношений, а потом Танюха вдруг тяжело вздохнула и сказала:

— Ты представляешь, моего обормота опять побили!

— Кто? — нахмурился я. — Сильно?

— Да в школе, — махнула рукой Татьяна. — Каждый день у них там драки. Фингал же вона какой.

— Так он у тебя боевой, — усмехнулся я.

— Да какой там боевой! — возмутилась она и добавила тише: — Вот отец его был боевой… особенно когда меня…

Она осеклась и густо покраснела.

Я благородно не стал расспрашивать о хитросплетениях ее недолгого брака.

— Если каждый день его бьют, это уже не драки, — сказал я. — Это травля. Как сейчас говорят, буллинг.

— Именно! — взвилась Татьяна. — Я уже и к директрисе ходила, ругалась. Она на классную пеняет, уволить грозится! А че та сделает⁈ Краснеет, бледнеет, а сказать ниче не может. Они же типа сейчас во всем виноваты, чуть что, учитель. Я и сама понимаю, что она тут типа крайняя, и человека подставлять не охота. Не может же она каждого за ручку водить. Она ж одна, а этих охламонов сколько. Да и Степка вроде как должен уметь постоять за себя, она ж ему не нянька.

— Отчасти ты права, — задумался я. — Могу я сходить поговорить, но толку от этого будет мало. Лучше, если он действительно научится отстаивать свои интересы.

— Как?

— Секция бокса или каратэ, например. А лучше борьба. Бразильское джиу-джитсу — очень хорошо.

— Бразильское? Эта с танцами где?

— Не, с танцами — это капоэйра. А бразильское джиу-джитсу — это такая борьба, где главное не ударить, а контролировать соперника.

— Ерунда какая-то, Серег, — скептически скривилась Танюха. — Какая-то борьба что сделает против удара в нос?

— Вот что я тебе скажу, Тань. Каждый борец умеет