Русский бунт. Интервенция - Алексей Викторович Вязовский

Баженов заглянул в яму. Глубина метра три-четыре. Видно, как темные, древние камни аккуратно выложены, образуя арочный свод, плотно, на совесть заложенный более поздней кирпичной кладкой. Камни были старыми, очень старыми, покрытыми вековым мхом и землей.

— Замурованный ход… — прошептал Баженов, и мурашки побежали по спине, несмотря на холод. — Откуда он здесь?

— Понятия не имеем. Копали, как велено, под фундамент, и вот… наткнулись. Крепко заделано, не возьмешь так. Боимся без вашего приказа ломать.

Баженов оглянулся на строителей. Их было много, и все они ждали. В их глазах читалось любопытство, суеверие — кто знает, что там, под землей, скрыто?

— Ломайте! — резко приказал архитектор. — Аккуратно, но быстро! Надо узнать, что там!

Рабочие зашевелились. Принесли ломы, кирки. Несколько крепких мужиков принялись разбивать кирпичную кладку. Кирпичи вылетали с глухим стуком, осыпая землю мелкой крошкой и пылью. Работа шла споро. Вскоре стало видно, что за кладкой — пустота. Темный проем.

— Фонари! — распорядился Баженов.

Принесли новомодные керосиновые лампы. Несколько рабочих, держа их в руках, один за другим исчезали в темном проеме.

— Ну что там? — нетерпеливо спросил Баженов.

— Вроде, коридор, Василий Иванович. Сухой. Идет вниз, заворачивает…

— Надо смотреть самому! — решился Баженов. — Пал Силыч, пойдем со мной. Остальные — продолжайте работу, но не отходите далеко!

Он спустился в яму, осторожно ступая по неровным грунтовым ступеням. Прораб шел следом. Залезли в проем. Воздух был спертый, пах пылью, сухой землей, чем-то еще — старым деревом? И никаких намеков на сырость, затхлость. Удивительно.

Коридор был узким, извилистым, выложенным все той же древним камнем. Масляные фонари, которые держали рабочие впереди, отбрасывали колеблющиеся тени на стены, искажая пространство. Шли минут пять, может, больше. Коридор все изгибался, спускаясь все ниже.

— Далеко ж они зарылись, — пробормотал прораб. — И чего прятали-то?

— Скоро узнаем, — ответил Баженов, чувствуя, как волнение нарастает.

Наконец, коридор вывел их в небольшое помещение. Рабочие с фонарями остановились, подняв их повыше. Баженов вошел следом и застыл.

Это была… часовня? Высокий сводчатый потолок терялся в темноте над головой. По стенам — ниши, и в одной… Большой сундук, расколотый временем. Дерево, из которого были сделаны стенки, истлело, рассыпалось, потеряло былую форму. Из щелей между трухлявыми досками виднелись книги в толстых переплетах. Скрученные свитки. Сшитые стопки листов.

Баженов, не веря своим глазам, бросился вперед. Павел Силыч неуклюже поспешил следом. Архитектор подошел к полуразвалившемуся ларю. Аккуратно, боясь повредить, вытащил один из свитков. Он был толстым, плотно скрученным, перемотанным истлевшей тканью. Развернул край.

Буквы. Латинские. Ровным, старинным почерком. Он поднес свиток ближе к свету фонаря, который подоспевший рабочий держал рядом. Пробежал глазами несколько строк. И тут же замер, побледнел.

— Боже мой… — прошептал он.

— Что там, Василий Иванович? — спросил прораб.

Баженов, не отвечая, осторожно развернул свиток еще немного. Читал. Читал, и лицо его становилось все более пораженным.

— Это… это Титус Ливий… «История от основания города»…

— Ливий? Это что, книженция такая? — Павел Силыч начал чесать в затылке.

— Древний манускрипт! — голос Баженова стал выше, срываясь на крик. — Это величайшее сочинение древнеримского историка! О Риме! И… и это полный текст! Свитки!

Он оглянулся на груду рукописей. Начал их считать.

— Но ведь… науке известно только тридцать пять свитков! Тридцать пять из ста сорока двух! А здесь… здесь их… больше!

Он дрожащими руками вернул свиток на место. Схватил другой. Фолиант в кожаном переплете, позеленевшем от времени. Листы из пергамента. Открыл. Снова латынь.

— А это… это Вергилий! «Энеида»! Поэма.

— Это нам понятно, — хмыкнул прораб. — Древние вирши. Стишки.

— Стишки⁈ — воскликнул Баженов. — Павел Силыч! Это величайшие произведения античности! Которые мы знаем по поздним копиям, по фрагментам! Утерянное. А здесь…

Он перебирал книги, свитки, словно в лихорадке.

— Вот! Аристофан! Его «Комедии»! А вот… Цицерон! «De republica»! Трактат о государстве! Полный! И… и его «Истории»! Восемь книг! Восемь книг его исторического труда, который считался тоже утерянным! О котором мы только по упоминаниям знаем!

Каждое новое открытие потрясало его до глубины души. Руки дрожали, лоб покрылся испариной, несмотря на прохладу зала.

— А это кто? Гай Лициний Кальв! Соперник Цицерона в ораторском искусстве! Его речи! Поэмы! Павел Силыч! Ты понимаешь, что это⁈

Прораб снова почесал затылок. Посмотрел на рабочих, которые, увидев, что барин увлекся, начали перешептываться, зевать. Скучно им было. Старье бумажное. Ну и что?

— Древние книги. Зачем только их тут замуровали?

— Зачем⁈ — Баженов нервно ходил взад-вперед между фолиантами и свитками. — Это не просто старые книги! Это… это другой взгляд на прошлое! Это… это библиотека! Та самая! Легендарная! Библиотека Ивана Грозного! Либерия! Ее часть!

Он повернулся к прорабу, глаза его горели безумным огнем.

— Вы знаете ее историю? Говорят, ее к нам из Византии доставили! Собиралась веками императорами! Константин Одиннадцатый владел ею! После падения Константинополя ее в Рим перевезли, а потом… потом она оказалась в Москве как приданое Софьи Палеолог, когда она замуж за Ивана Третьего вышла! А Великий князь ее в Кремле спрятал! А потом Иван Васильевич, Грозный… расширил ее! Замуровал! Чтобы точно никто не нашел! И вот… вот она! Перед нами!

Павел Силыч пожал плечами.

— Для библиотеки маловато будет. Но интересно, конечно. Для ученых, поди.

— Ученых! — Баженов хлопнул себя по лбу. — Точно! Московский университет! Нужно срочно послать за профессорами! За ректором, за Десницким! За другими учеными! Им это нужно увидеть! Немедленно!

Он сделал глубокий вдох, пытаясь унять дрожь. Прошелся вдоль пустых ниш, надеясь на новые находки. Заглянул в каждую. Эх, пусто! А так хотелось! Найденное — это лишь часть Либерии, в этом Василий Иванович не сомневался.

В самом конце зала, у дальней стены, стоял небольшой столик. Не простой. Похож на жертвенник в церкви, на котором размещают святые дары. Он был сделан из темного дерева, искусно инкрустированного слоновой костью и перламутром. На столике лежали два предмета в специальных футлярах. Футляры были обиты бархатом, а поверх расшиты золотыми нитями и усыпаны драгоценными камнями — алмазами, рубинами, сапфирами.

Баженов подошел к столику завороженный. Это была явная особая ценность, хранившаяся отдельно от всех прочих сокровищ библиотеки. Он осторожно поднял один футляр. Открыл. Внутри лежала книга. В роскошном переплете, с листами