Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова

– Всё…

Тамир обессилено откинулся на пол. Кривые линии на рассечённой коже набухли кровью и мерцали угасающим голубым огнём.

Оборотень скорчился на скамье и затрясся, уткнувшись лицом в брошенный там тулуп. Лесана выругалась, схватила Люта за шиворот и выволокла из избы.

– Дыши глубже. Ну!

Он принялся яростно втягивать сырой воздух, чтобы хоть как-то успокоиться.

– Вот же морока мне с вами! – Девушка устало привалилась к двери. – Один чуть что трясётся и разум теряет, второй вовсе мертвец ходячий. Как же вы мне оба надоели!

Глава 31

Однажды он открыл глаза и увидел над собой что-то огромное, серое.

Над ним возвышался здоровенный зверь. Мягкое брюхо было близко, только руку протяни.

Фебр лежал и равнодушно смотрел в темноту. Где-то рядом крались хищники. Они шли на запах. Они злились. Они хотели есть. Мерцали в полумраке огоньки голодных глаз.

Шерсть вдоль хребта огромной волчицы стояла дыбом, переливалась зелёными искрами. Оборотница переступала с лапы на лапу, глядела злобно и жадно. Лязгнули острые зубы. Утробный рык разнёсся над чащей. Волчица ясно давала понять, что расставаться со своей добычей не собирается.

Серые тени испуганно шарахнулись за деревья: противник был велик и страшен. Но голод сильнее страха, а враг, как бы ни был силён и свиреп, рано или поздно устанет. Поэтому хищники не отступят. Они будут ждать. И вот тогда…

– Эй! – Волчица обернулась женщиной, упала на колени и встряхнула безжизненно лежащего человека. – Поднимайся! Их слишком много! Надо идти. Давай!

Она лихорадочно оглядывалась и коротко взмахивала рукой, когда кто-то из оголодавших хищников подступал ближе. Зелёное сияние таяло в воздухе.

Оборотница вздёрнула Фебра с земли, забросила его руку себе на плечо и крепко ухватила за пояс. Однако ноги не держали обережника. И он повис на волколачке.

– Давай! – прохрипела она. – Это дикие. Скоро рассвет, они отстанут… Только иди. Хранителей ради иди упырина лохматая!

– Куда?

Он споткнулся, потому что правая нога подкосилась, полыхнув свирепой болью. Сломана.

Женщина не слушала. Она лихорадочно озиралась, рассыпала в стороны бледные искры дара и волочила на себе спутника, тяжело, со свистом дыша.

– Больше… не могу…

Обережник оступился, вскрикнул и упал бы ничком, но сильные руки удержали его, помогли мягко осесть на землю.

Всё вокруг кружилось и ходило ходуном.

– А ну вставай! – Его сызнова потянули вверх, вынуждая подняться. – Вставай, скотина ленивая!

Чёрные тени подступали всё ближе.

– Не могу…

Фебр повисал на ходящей. Безвольный, едва живой.

Глухое рычание. Волчица встала между человеком и крадущимися хищниками. Фебр понимал: от него пахнет кровью и изъязвлённой плотью. Преследователи чуют слабость добычи. Значит, будут загонять, принуждая идти и идти, чтобы жертва выбилась из сил. Диких слишком много, а одна осенённая не сможет сдержать безумную голодную стаю, опьянённую близостью вожделенной трапезы. Скорее бы рассвет, Хранители!

Волколачка краем глаза следила, как обережник стоял на коленях, раскачиваясь из стороны в сторону, и смотрел на свои изувеченные ладони. Он знал, о чём она думала: нашёл, мол, время раны рассматривать! Тем паче один глаз всё равно незряч. Волчица яростно лязгнула челюстями. Дикий, подошедший слишком близко, отпрянул на полшага, а после начал медленно обходить противницу по крутой дуге. Он уже подобрался для прыжка, когда чащу озарило слабое сияние…

Звери взвизгнули, шарахнулись в сторону. Волчица же оглянулась и зашипела от боли.

Фебр смотрел в пустоту, а с кончиков подрагивающих пальцев к локтям бежали бледные голубые искры дара.

Ходящая отвернулась от слепящих сполохов, торопливо перекинулась и сызнова вздёрнула спутника на ноги. Не побоялась ведь, что ударит, вышибет из неё дух.

– Дохлятина такая! – ругалась волчица. – Да переставляй же ты ноги!

Он не мог идти, только висел на ней весь потный, надсадно дышащий, не понимающий ничего… Как дар-то ещё теплился?

Дикие боязливо крались следом. Они поняли, что добыча может сопротивляться, и сызнова взялись выжидать. Впусте. Небо над лесом наконец-то начало бледнеть…

Оборотница опрокинулась на землю. Обережник рухнул рядом, как подрубленное дерево. Она приложила голову к его груди и тут же зашарила руками по измождённому, изуродованному телу, зашептала:

– Нет-нет-нет-нет-нет… Рано, рано, РАНО!!!

Сызнова ударила ладонью туда, куда била все эти дни.

От середины его груди по телу стремительными потоками хлынуло зелёное сияние.

Впрочем, плававший в полубреду Фебр ничего не почувствовал. Только краем угасающего сознания успел понять, что его ждут очередной чёрный провал и холод, похожий на смерть.

* * *

– Как тебя зовут? – спросила женщина, когда он сызнова пришёл в себя. – Помнишь?

Нынче, несмотря на яркое ласковое солнце, он особенно сильно мёрз и не хотел говорить.

– Вспоминай!

Он без интереса смотрел на свои изъязвлённые безобразными ранами руки.

– Это важно. Иначе смерть.

Он честно пытался сделать, как она просит. Он не хотел умирать. Но не помнил.

Пощёчина. Вторая. Он к ним уже привык. Вспышки зелёного света перед глазами. А потом огненный шквал полыхнувшей по всему телу уже позабытой боли. Внезапной, страшной.

– Вспоминай! – рычала ему в лицо волколачка. – Вспоминай, как тебя зовут! Вспоминай, кто ты!!!

Звериные глаза полыхали гневом.

– Фебр, – прохрипел он. – Обережник.

Тот же миг боль отступила.

– Фебр. – Женщина обняла его голову, которая только что едва не взорвалась от страдания. – Чш-ш-ш…

Он с облегчением закрыл глаза. Он помнит.

– Теперь идём.

Обережник послушно поднялся.

Женщина свела вместе ладони. Меж её пальцев полыхнула зелёная искра. Ручеёк бледного в свете дня сияния стёк на раскисшую лесную землю. Во все стороны побежали мерцающие волны дара, разглаживающие лунки следов и уносящиеся дальше в чащу.

Человек равнодушно стоял и смотрел на это, покуда в его израненную ладонь не ткнулась носом огромная волчица. Только тогда он словно очнулся и крепко вцепился хищнице в холку. Зверь потрусил вперёд. Его спутник деревянной походкой пошёл рядом.

Глава 32

В лунном свете матёрый, окружённый неистово лающими щенками, казался невозмутимым и оттого ещё более грозным и страшным. Волкодавы и боялись, и злились. Толкались, жались друг к дружке задами, но тут же наступали и звонко брехали.

Зверь лениво огрызался, щёлкал страшными зубами. Щенки отпрыгивали, но вопреки ужасу опять кидались, рычали, хрипели, припадали на лапы. Волк терпел. Он терпел звонкий лай, от которого закладывало уши. Терпел, когда один из псят, осмелев, попытался сцапать зубами пушистый хвост. Терпел, когда двое других напрыгивали с разных сторон. Терпел, беззлобно порыкивал и косился на девушку в чёрном, стоявшую возле