Миссия в Сараево - Алим Онербекович Тыналин

Комната небольшая. Книжные полки до потолка, забитые томами. Письменный стол у окна, заваленный бумагами. Два кресла у камина, где тлели угли. Пахло табаком, старой бумагой, кожей.

Чирич указал на кресло.

— Садись. Что стряслось?

Елена села. Руки сжимали конверт так крепко, что бумага мялась. Она протянула его Чиричу.

— Это принесли сегодня. Прочитай.

Чирич взял конверт. Достал листок. Поднес к лампе на столе. Начал читать.

Лицо его быстро менялось. Сначала любопытство. Потом напряжение. Потом что-то жесткое, холодное. Челюсти сжались.

Читал долго. Молчал.

Елена ждала. Слышала, как тикают часы на каминной полке. Как потрескивают угли в камине. Как далеко на улице проехал извозчик.

Наконец Чирич опустил письмо. Посмотрел на нее.

— Откуда это?

— Не знаю. Почтальон принес. Конверт без обратного адреса.

— Кто мог прислать?

— Не знаю, — повторила она. — Я подумала… Может, австрийцы? Провокация?

Чирич не ответил. Снова посмотрел на письмо. Перечитал.

— Где был Соколов два дня назад?

Елена сглотнула.

— Не знаю точно. Командировка. Статья о беженцах.

Тишина.

Чирич отложил письмо на стол. Встал. Начал ходить по комнате. Руки сложил за спиной. Шаги тяжелые, мерные.

Елена сидела неподвижно. Смотрела на него. Ждала.

Чирич подошел ближе. Остановился перед ее креслом. Смотрел сверху вниз. Глаза холодные, жесткие.

— Ты спала с ним?

Елена почувствовала, как краснеет. Отвела взгляд.

Молчание было ответом.

Чирич медленно кивнул.

— Значит, он использовал тебя. Вошел в доверие через тебя. Получил доступ к нашей организации. К людям. К планам.

— Нет! — Елена вскочила с кресла. — Это не так! Он не такой! Александр не предатель!

— Тогда объясни. — Чирич говорил спокойно, но в голосе звучала сталь. — Где он был, когда утонул Милутинович? Когда умер Димич?

Елена открыла рот. Закрыла. Не нашла слов.

— Слишком много совпадений, — продолжал Чирич. — Слишком много смертей вокруг одного человека.

Чирич покачал головой.

— Если бы это была провокация, они прислали бы письмо нам, в организацию. Дмитриевичу. Мне. Но они прислали тебе. — Он посмотрел ей в глаза. — Почему? Потому что знают, через тебя он получал информацию. Ты источник.

Елена отступила на шаг. Ноги подкашивались.

— Нет…

— Танкович ранен, — сказал Чирич жестко. — Димич мертв. Милутинович мертв. Принцев, Чубрилович, Йованович мертвы. Все из-за одного человека.

Он сделал паузу.

— Соколов предатель. А ты привела его к нам.

Слова ударили, как пощечины. Елена качнулась. Схватилась за спинку кресла.

— Я не знала… Я не думала…

— Не думала. — Чирич повернулся к столу. — Именно поэтому погибли люди. Именно поэтому провалилась наша операция.

Он подошел к столу. Открыл нижний ящик. Достал что-то тяжелое, металлическое.

Револьвер.

Черный, массивный. Барабан на шесть патронов.

Чирич проверил барабан, щелкнул обратно. Положил револьвер на стол. Смотрел на него.

— Что ты собираешься делать? — прошептала Елена.

* * *

Два дня я просидел в квартире.

Не выходил. Не брился. Почти не ел.

Сидел у окна, смотрел на улицу. Люди ходили мимо, торговцы кричали у лотков, дети играли во дворе. Жизнь продолжалась.

Триумф.

Но я не чувствовал триумфа.

Чувствовал пустоту.

Два дня я ждал. Откладывал. Не знал почему.

Надо было пойти к Елене. Надо было увидеть ее. Сказать, что вернулся. Что все кончено. Что теперь мы можем…

Что?

Я не знал. Не думал дальше.

Просто сидел у окна и смотрел на улицу.

На третий день встал, побрился, надел чистую рубашку. Вышел из квартиры.

Утро. Солнце светило ярко. Жарко.

Шел по улицам Дорчола к дому Елены. Знакомый путь. Проходил его десятки раз. Знал каждый поворот, каждый двор.

Поднялся по лестнице на второй этаж. Остановился у двери ее квартиры.

Постучал.

В ответ тишина.

Постучал снова. Громче.

Никто не открывал.

Может, вышла. На рынок. В университет. Просто гуляет.

Я спустился вниз. У входа сидела хозяйка дома, старая женщина в черном платке. Она часто сидела там на скамейке, следила за входящими и выходящими людьми.

— Добрый день, — сказал я. — Елена Йованович дома?

Старуха подняла голову. Долго смотрела на меня. Лицо сморщенное, глаза тусклые.

— Вы ее знали? — спросила она.

Знали.

Прошедшее время.

Я замер.

— Что случилось?

Старуха покачала головой. Перекрестилась.

— Господи, какое несчастье. Такая молодая. Такая красивая.

— Что случилось? — повторил я громче.

Она вздохнула.

— Убили ее. Два дня назад. Вечером. Ограбление, говорят. На улице напали. Забрали кошелек, украшения. Застрелили.

Мир качнулся.

Я затаил дыхание.

— Где… где это было?

— У церкви Святого Марка. Возвращалась поздно, темно уже было. Нашли утром. — Старуха вытерла глаза концом платка. — Похоронили вчера. На Новом кладбище. Отец Милош отпевал.

Я не слышал больше ничего.

Отошел от скамейки. Пошел прочь. Не помнил куда.

Елена мертва.

Убита два дня назад.

В тот день, когда я вернулся из Шабаца.

Ограбление, сказала старуха. Напали на улице.

Нет.

Это не ограбление.

Я знал.

Это было убийство.

Целенаправленное. Хладнокровное.

Кто?

«Черная рука»?

Может быть. Если узнали, что она работала со мной. Если поняли, что я агент. Что она помогала мне.

Чирич. Дмитриевич. Кто-то из них.

Я шел по улице, не видя ничего вокруг. Люди расступались, смотрели на меня. Наверное, выражение моего лица было страшным.

Надо идти на кладбище. Увидеть могилу. Попрощаться.

Глава 24

Сюрприз

Новое кладбище на окраине города. Час ходьбы. Может, больше.

Я пошел.

Солнце поднималось выше. Становилось жарче. Пот тек по спине под рубашкой.

Я шел и шел. Мимо домов, мимо площадей, мимо парков. Белград лениво плыл мимо, чужой и равнодушный.

Вышел за город. Дорога петляла между полями. Запах травы, цветов, пыли.

Впереди показались кресты.

Кладбище.

Кованые, высокие ворота. Открытые. Я вошел.

На аллеях между могилами росли кипарисы. Тихо. Только где-то далеко пели птицы.

Свежие могилы в дальнем углу. Земля еще темная, не поросла травой. На холмиках лежали венки.

Я шел вдоль ряда. Читал имена на временных деревянных крестах.

Стоянович. Петрович. Младенович.

Остановился.

Йованович.

Деревянный крест. Надпись выжжена неровными буквами: «Елена Йованович. 1892–1914. Покойся с миром».

Двадцать два года.

Я опустился на колени перед могилой.

Почва еще сырая под коленями. Пахло свежевскопанной землей, цветами.

На холмике лежали белые лилии. Кто это принес?

Я протянул руку. Коснулся земли.

Холодная. Тяжелая.

Больше никогда не увижу ее лица. Не услышу голоса. Не почувствую прикосновения.

Потом я услышал шаги.

Кто-то шел по аллее. Медленно, не спеша.

Остановился за моей спиной.

Я не оборачивался. Не двигался.

— Трогательно, — сказал голос. — Разведчик оплакивает агента. Или все-таки это было больше?

Голос спокойный, ироничный. С легким немецким акцентом.

Я медленно поднялся. Повернулся.

В трех шагах от меня стоял мужчина.

Средний