Чиновник - Владимир Анатольевич Тимофеев

Нет, смысл барахтаться всё-таки был. Пусть и не ради всего «прогрессивного человечества». Не ради личных успехов. А хотя бы ради того, чтобы эта таинственная незнакомка на фото стала бы хоть немного счастливее...

Глава 24

Утром во вторник практически все пришли на объект даже раньше, чем нужно.

Чуть-чуть «опоздали» лишь братья Калюжные да сам бригадир — хотя уж ему-то, как водится, торопиться и вправду не стоило. Так же как мастеру — без них всё равно не начнут, а начальство всегда появляется точно в срок. В смысле, когда появилось, тогда и срок.

Впрочем, на этот раз ни Геладзе, ни Стрельников тянуть со сроком не стали. Как и было назначено, мастер «вышел к народу» ровно в половину девятого. Правда, место для сходки (между бытовкой и краном) ему не понравилось. Как и обещали в Гидрометцентре, температура на улице снова упала, и стоять на ветру и на холоде было не слишком комфортно.

По предложению Стрельникова собрание решили перенести внутрь здания — в «тёплую зону», где печка и где можно было даже усесться на подмость, на стопку из кирпичей, на поддон или на перевёрнутое ведро.

— Ну, что, генацвале, — приступил к своей речи Георгий Гурамович, — настало время подвести кой-какую черту. В ноябре на этом объекте вместе, бригадой вы отработали восемь дней, а некоторые поодиночке и больше, — посмотрел он сперва на Запятного с Шестаковым, а затем быстро глянул на Левашова и Стрельникова. — Но речь сейчас не про них, не про одиночек. Речь пойдёт сейчас про бригаду. Итак, цифры. Только цифры и ничего больше. Общий заработок бригады за восемь рабочих дней ноября согласно расценкам составил четыре тысячи восемьсот девяносто шесть рублей двадцать копеек. Дальше я называть копейки не буду, а буду округлять их, чтобы не путаться.

— А Шишкин в эти восемь дней входит? — подал голос Васильев, его бывший, типа, дружбан.

— Нет. Уволенный Шишкин в эту сумму не входит. Его я считал отдельно. Как ему будут платить и будут ли вообще, голова пусть у руководства болит. А мы его, так сказать, вычеркнем.

— Из списка живущих? — хохотнул Сапуньков.

— Почти так и есть, — не стал вдаваться в подробности мастер. — Короче, продолжим. Из указанной суммы, если следовать строго ЕНиРам, мы должны вычесть бригадирские три процента, а это, ни много ни мало, сто сорок шесть рубликов. Однако, поскольку товарищ Стрельников... Николай Иванович сам от них в этом месяце отказался, то и мы, соответственно, вычитать их не будем.

На этом месте рабочие предсказуемо зашумели.

— А чего отказался-то, бригадир? — выразил общую мысль Сапуньков.

— Чего отказался-то? — хмыкнул Стрельников. — Так а зачем мне эти копейки? Я больше хочу.

А когда вокруг отсмеялись, продолжил:

— Но если по существу, свой процент я возьму лишь тогда, когда мы полностью выполним месячный норматив. Вся бригада, а не по отдельности. Согласно графику, что висит в бытовке у мастера, а сегодня и в нашей каптёрке. Считаю, что это будет и по закону, и, как говорится, по совести. Возражения есть? Нет? Отлично. Продолжайте, Георгий Гурамович.

— А мне тут и продолжать-то особо нечего, — усмехнулся Геладзе. — Сумма озвучена, делим её на семнадцать и получаем в среднем по двести восемьдесят восемь на брата. Официальная квалификация у всех одинаковая, поэтому усреднённая сумма будет и окончательной...

— А то, что мы раньше, до того, как в бригаду вошли, заработали — с этим что будет? — подал голос Петренко.

— Кто сколько до двадцать первого ноября заработал, тому столько и выдадут, — пожал плечами Геладзе.

— А где?

— Что где?

— Где получать-то?

— Так здесь же, по ведомости.

— А когда?

— Пятого, как обычно.

— Так пятого праздник... День конституции...

— Николай Иванович, объясни, — повернулся Геладзе к Стрельникову. — Народ интересуется, а это, скорее, твоя епархия, а не моя.

— Ясно. Сейчас объясню...

Николай встал, обвёл взглядом сидящих вокруг мужиков...

Ожидание на их лицах, конечно, присутствовало, но чего-то духоподъёмного, восторженно-радостного бригадир на них не заметил. Оно и понятно. Наивными юношами здесь и не пахло. Ну, то есть, верить в светлое будущее — дело хорошее, правильное, но строить его на пустой желудок не очень-то хочется. Особенно, когда везде говорят, что социализм в стране уже победил и людям вокруг с каждым годом живётся всё лучше и лучше. Война-то давно закончилась. Культ личности преодолён. Спутники, вон, на небе летают. Пора бы, наверное, и о земном задуматься. О хлебе насущном, о мясе, о масле, о молоке, о новом пальто для дочки, о радиоле в квартиру, походе в театр, поездке, пусть не на юг, но хотя бы в столицу, других посмотреть и себя показать. А для всего этого не речи нужны, а деньги. И не украденные, а заработанные...

— Праздники, мужики, это хорошо. Праздники — это здо́рово. Я тоже люблю выходные, и чем их больше, тем лучше. Но только вот ведь какая получается заковыка. Мы хотим в декабре заработать больше, чем в ноябре? Существенно больше, чем тридцать за день? Хотим?

— Ну... хотим... да, — нестройно отозвались собравшиеся.

— Отлично. А теперь вводная. Вчера в управлении утвердили аккорд для нашей бригады. Плюс пятнадцать процентов к закрытому, но при условии, если к двадцать девятому декабря мы выполним всё, что намечено. Тот самый план-график, что висит щас в каптёрке и у Гурамыча. Выполним, заработаем по девятьсот и выше. Не выполним, — развёл Николай руками, — не обессудьте...

Лишь после этого народ наконец проняло́. Все оживились, загомонили, начали наперебой расспрашивать о деталях, спорить... О выходном на День конституции никто уже не вспоминал. Скорее, наоборот, некоторые предлагали вообще в декабре работать без выходных, на что Стрельников довольно резонно заметил, что без выходных невозможно — та самая Конституция не позволит. Да и потом сейчас не война, и пахать на износ ни к чему. А вот работать по умному — об этом и вправду надо подумать. Но только не прямо сейчас, а вечером, когда норму по плану закроем... На этом, собственно, и порешили. И разошлись по местам. Кто на сантехнику, кто на кладку, кто на раствор, кто на армирование перекрытия на лестничной клетке...