Миссия на Минерву - Джеймс Патрик Хоган

провинций Туриен, но и из различных зависимых миров и основных групп внепланетных местообитаний, которое должно было начаться через два дня. Зная Калазара так долго, Иесян уже некоторое время создавал впечатление, что Калазар приберегает что-то важное, о чем он намеревался объявить по этому случаю.

По предположению Иесян, это было связано с предложением, которое Шоум некоторое время назад сделал Калазару и с тех пор время от времени возвращался к нему, отправить серию сложных разведывательных зондов обратно на Минерву, существовавшую до раскола Луны, приведшего к последней фатальной войне. Она хотела выяснить, было ли точным обычное изображение Луны как сотрудничающей и прогрессивной расы до того времени или просто популярным мифом. Предположительно, это ответило бы на вопрос, являются ли паранойя и насилие терранов неотъемлемыми частями их натуры или отклонениями, вызванными их опытом, и, следовательно, предположительно, исправимыми. Если последнее, то политика Туриена, утверждала она, должна заключаться в полной приверженности состраданию и позитивной работе над утверждением Земли как члена галактического сообщества, без разговоров об их отстранении от него. «Полная» приверженность означала демонтаж опции сдерживания. Впервые услышав это, Иесян был поражен. Френуа всегда был одним из самых ярых сторонников жесткой линии.

Поток фигур Туриена, с которым двигался Иесян, вошел в лабиринт портов, туннелей и разнообразных взаимосвязанных пространств, простирающихся во всех направлениях на нижних уровнях Центра. Локальная гравитация в любом месте пришла с архитектурой, и индивидуумы отделялись, сливались и уносились прочь выше, ниже и вокруг. Терраны неизменно терялись за считанные секунды. Иесян направился к шахте, ведущей в основную часть здания.

Он был против этой идеи. Во-первых, Френуа и ее сторонники сильно недооценивали технические проблемы, хотя убедить их в этом было бы сложно, учитывая недавние успехи. Отправка простых пакетов с приборами, очевидно, не дала бы им того, что хотел знать Шоум. Для этого потребовался бы доступ к библиотекам и архивам, как это только что продемонстрировал VISAR, а это, в свою очередь, предполагало бы подключение к системе связи. Но достичь этого с близкой версией Земли, которой было всего шесть месяцев, — и Ийсян был удивлен, что даже это сработало, — было совсем не то же самое, что сделать что-то сопоставимое с Минервой пятьдесят тысяч лет назад. По крайней мере, стиль технологий, коды, процедуры доступа и целый ряд других факторов, связанных с Землей, были знакомы, даже если некоторые детали отличались, — и решение даже их было далеко не тривиальной задачей даже для VISAR. С чем им придется столкнуться в случае с Минервой, они совершенно не представляли. Ничего не было известно о лунных обычаях или условностях того времени. Турийцы не хотели использовать слово «невозможно» — в конце концов, они справились со многими вещами, в своей собственной медлительной манере, которые оставили терранцев безмолвными — но в этом случае, по мнению Ийсиана, это было близко к истине.

Но более того, это все еще было фундаментальной научной исследовательской работой в совершенно новой области физики. Сейчас следует сосредоточиться на этом. Относиться к этому как к инструменту для получения исторической справочной информации для формулирования политической политики было бы совершенно преждевременно в нынешних обстоятельствах и открыто для множества принципиальных вопросов в лучшие времена. Даже если бы внезапное изменение взглядов Шоума было доказано как прочно обоснованное, и было бы установлено, что ранние луняне были миролюбивыми, из этого не следовало бы, что существующие сегодня люди обязательно подлежат искуплению. Иесян не считал, что Калазар был бы прав, отменяя страховку, которую предоставлял вариант сдерживания, и он не хотел бы играть роль в побуждении его к этому. Некоторые считали, что вопрос о том, сколько было присуще человеческой природе, уже был решен в записях еврейцев, но их положение осложнилось вторжением энтов, и поэтому, по оценке Иесяна, это не имело значения ни в одну, ни в другую сторону.

И наконец, как это было привычкой большинства Тьюриенсов с раннего возраста, он пытался исследовать свои собственные мотивы без предубеждений. Он должен был признать, что большая часть его отношения возникла из желания сохранить науку Тьюриенса чистой, как его учили, что означало осуществление контроля. Он не хотел, чтобы она стала частью карнавала сенсационности и знаменитостей, которые он видел выдаваемыми за науку на Земле. Были исключения, конечно, — Хант и его группа были ярким примером; если бы это было не так, их бы здесь не было, — но масштабы, которые видел Иесян, как в текущей практике, так и в исторических записях, откровенно манипулируемых доказательствами для поддержки предубеждений или аргументов из теории, определяющих, что допустимо как факт, ужасали его. То, как ученые могли рационализировать защиту идей, которые были явно неверны, в погоне за личной выгодой и незаслуженной славой, было выше его понимания. Для Тьюриенса наука приносила свою собственную награду, добавляя к пониманию реальности. Реклама, слава и почести могли сделать научную теорию только популярной. Они не могли сделать ее истинной.

Шахта вывела его в атриум, построенный вокруг дерева, растущего с нижних уровней, с галереями и коридорами с хрустальными стенами, ведущими в различные залы и административные офисы. Калазар организовал им встречу в покоях персонала, готовящегося к Ассамблее, где он будет сегодня, проверяя организацию. Помощник поприветствовал Эесяна в приемной, обменялся любезностями и предложил ему прохладительные напитки, что было обычной вежливостью. Эесян отказался, и помощник провел его в небольшую комнату для совещаний в задней части. Как и предполагал Эесян, Френуа Шоум тоже была там.

«Портик!» Калазар протянул обе руки — его обычное кипучее «я»; даже больше. Ийсян тут же насторожился. «Я надеюсь, что этот день застанет тебя в добром здравии».

«Столько же, сколько я нахожу за день. А ты, Брайом?»

«Лучше не бывает», — Калазар помолчал, пока Исиан поклонился Шоуму.

«Слишком редкое удовольствие».

«Общая, уверяю вас».

«Мы видели новости из Кельсанга», — сказал Калазар. «Поздравляю, Портик! Великолепный успех. И развлекательный! Если бы только больше науки было таким. Как вы думаете, мы могли бы организовать для меня разговор с другой версией себя в другой вселенной… в каком-нибудь будущем тесте вроде этого?»

«Ну… не вижу причин».

«Я просто хотел бы увидеть выражение его лица. Вик явно наслаждался собой. Но мне сказали, что вы не думали, что это сработает. Это правда?»

Все шло не так, как ожидал Эесян. Атмосфера была слишком дружелюбной, слишком легкой — неподходящей для тяжелого столкновения мнений, к которому он готовился. Но вопрос Калазара дал ему хорошую возможность для той линии, которую он подготовил, как он