Не тот год - Михаил Владимирович Баковец

— Слушаю, товарищ Сталин, — Грабин сильно напрягся. Сталинская «просьба» — это натуральный приказ. За игнорирование и частичное выполнение даже Грабину не поздоровится.

— Я знаю о вашем мнении насчёт орудий. Что танк или броневик — это повозка для пушки, а не наоборот. Наслышан о ваших спорах с наркоматом вооружения, в которых вы отказываетесь менять своё орудие и требуете изменить технику, предназначенную для неё.

— Если менять орудие, то оно уже не будет иметь тех же технических данных, что изначально, товарищ Сталин. Соответственно, в танке уже будет стоять другое, более слабое оружие. Как и под тягач, который станет таскать совсем другую пушку, — Грабин не был бы собой, если б не попытался возразить даже главе государства, отстаивая свои взгляды. Именно благодаря своему характеру он смог стать собой. Даже когда его отправляли на далекий завод в своеобразную ссылку он всё равно приезжал в Москву раз за разом и добивался, чтобы его услышали. Он наотрез отказал Тухачевскому, бывшему тогда почти на вершине власти, пытавшемуся заставить конструктора заняться безоткатными орудиями Курчевского. Так что стоять на своём он мог. Эта черта характера проявилась и в разговоре со Сталиным.

— И всё же я прошу вас прислушаться к моей просьбе, товарищ Грабин, — ровным тоном произнёс хозяин кабинета.

В этот же день у Грабина состоялась встреча с другими конструкторами. Только они занимались бронетехникой, в частности танками. Плюс «мотористы». Это было полноценное совещание ведущих конструкторов, технологов и инженеров. В одном помещении встретились те, кто порой конфликтовал друг с другом до войны и старался перетянуть одеяло на себя, как это было с самим Грабиным и его конкурентом Петровым. Тот, к слову, тоже здесь присутствовал. «Танкистов» сильно лихорадило после выпущенного Сталиным на днях приказа ГКО «О выпуске улучшенных танков КВ-1 и Т-34». Судя по оброненным в спорах нескольким фразам, «танкисты» тоже получили чертежи и планы по улучшению тяжёлых бронемашин. Как и Грабин они осторожно удивлялись их наличию у главы государства. Ряд изменений был слишком новаторским и шёл вразрез с уже сложившимся положением дел.

От Грабина и Петрова конструкторам танков требовалась новая пушка, превосходящая по мощности уже имеющиеся. Петров немедленно предложил проект своей девяностопятимиллиметровой. От неё ранее все отказались по причине того, что пришлось бы налаживать с нуля производство боеприпасов. Грабин же вспомнил сразу о двух проектах. Первое орудие было спроектировано на базе зенитки 3-К и имело ту же баллистику со снарядной гильзой бутылочной формы.

Второе же являлось слишком уж экзотическим. Это было крайне смелое экспериментальное оружие. В нём Грабин совместил целых три орудия: казённик для снаряда восемьдесят пять миллиметров, дабы получить мощный заряд, потом начинался 76-мм ствол, который оканчивался 57-мм дульным срезом. Матрёшка, да и только, как называли её те, кому удалось ознакомиться с чертежами. Это было бы первым орудием СССР с сужающимся конусным стволом. Расчёты показывали, что подобное оружие на дистанции в километр должно пробивать до двухсот миллиметров брони при встрече снаряда с ней под углом девяносто градусов. Разумеется, такая новаторская идея не нашла отклика ни у кого. Во-первых, слишком сложное и дорогое производство. Во-вторых, для него не было целей в обозримом будущем. Именно из-за второй причины была снята с производства ЗИС-2. На уже изготовленные и ставшие не у дел лафеты для данной противотанковой пушки Грабин и решил устанавливать новый семидесятишестимиллиметровый ствол.

«Хм, а если выбросить идею с конусностью и оставить обычный ствол на семьдесят шесть миллиметров с каморой для восьмидесяти пяти миллиметров? В стволе использовать ту геометрию нарезов, описание которых я получил в Кремле. Увеличить длину до пятидесяти калибров или даже пятидесяти пяти. Поставить дульный тормоз, который снимет львиную долю отдачи, что позволит существенно уменьшить откат, установить иной затвор. Танкисты говорят про башню под погон в тысяча шестьсот… хм, значит, места будет больше, чем сейчас. Всё должно влезть, — принялся лихорадочно обдумывать мысль Грабин. — Это орудие можно и для тридцатьчетвёрок использовать, и для кавэ. Новое дивизионное после изменений установить в лёгкую самоходную установку. Вот только где бы взять столько времени, чтобы хватило и на одно, и на другое, и на третье… И чёртов Петров опять может меня опередить. Ему-то Сталин не давал личного задания».

* * *

«А вот и птичка», — подумал я, увидев высоко в небе кружащего над небольшой рощей лесного ворона. Положив в луговую траву велосипед с опасным грузом, я лёг рядом, подложив под голову ранец. Взгляд устремил на птицу, а на грудь положил череп-амулет. После принялся нашептывать заговор, который должен нас с ней связать в одно целое.

В этот раз всё получилось. Проявившаяся невидимая нить по моей воле привела меня в разум ворона. Управлять им не составило большого труда. Мне лично не нужно было махать крыльями. Лишь подумать куда лететь и на что смотреть, после чего мой пернатый дрон начинал махать крыльями в указанном направлении. Зрение тоже не доставило проблем. Не знаю, как видят эти чёрные птицы, но я осознавал картинку так же, как если бы смотрел вниз из окна вертолёта. Вся округа на много-много километров стала для меня открытой, лежала как на ладони.

Долго играться в новую игрушку я не стал. Минут через десять скользнул по связывающей нити обратно в свою тушку и через миг открыл глаза.

— Чёрт, — чертыхнулся я от резкой вспышки головной боли. Мне в виски будто по гвоздю «сотке» одним ударом молотка загнали. После первого приступа боль сильно уменьшилась, но до конца не пропала. Но хотя бы стала терпимой.

С высоты примерно двухсот метров мне удалось прекрасно разглядеть окрестности на пару десятков километров во все стороны. А то и больше. Я нашёл несколько хуторов и деревень, три дороги, по одной из которых пылила колонна техники. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться кому она принадлежит. Отметил для себя лесные массивы, рощи и лесопосадки между полями и лугами, через которые можно проложить свой маршрут, чтобы не попасться на глаза немцам.

До вечера я прошёл по прямой, порядка двадцати километров. Всего же накрутил, наверное, все двадцать пять. Всё из-за гружённого велосипеда. С ним перебираться через глубокие балки и овраги, болотца и ручьи оказалось не в пример труднее, чем пешкодралом. Вот и приходилось закладывать петли влево-вправо в поисках проходимой, точнее «провозимой», тропинки.

На следующий день я дважды повторил трюк с амулетом и птицами,