Патриот. Смута. Том 3 - Евгений Колдаев

не попали в плен к нам жены Кан-Темира и его шатер — удалось это увести степнякам к ставке Дженибека Герайя. И тот самый колдун или… А черт его поймет, кто это был… Тот, что предвещал мурзе на исходе третьего дня возродиться из пепла, тоже ушел.

Думалось мне, что этого самого чародея незавидная участь ждет. Не только же он с Кровавым мечом говорил. Уверен, добрая часть войска верила в это возрождение и в победу на третий день, как говорил нам гонец от мурзы, захваченный разъездами еще до битвы.

А значит, этого мудреца убьют, как лжеца.

— С божией помощью приросли мы имуществом, воевода. — Проговорил Серафим. — Дозволения твоего просить хочу, Игорь Васильевич.

— Какого же?

— Мужики, что за мной в бой пошли, челом бьют, хотят за тобой идти. Просят признать их сотней монастырской.

— Это еще как? — Я несколько удивился.

Да, монахи у нас при монастырях, бывало, ратную службу несли. Но больше внутри стен. Да и у нас тут монастырь, это не подмосковные крепости, а просто церквушка, к тому же деревянная и слобода вокруг нее. Какая еще монастырская сотня? У нас же нет рыцарей-крестоносцев.

— Думаю, возглавить их. — Он поднялся, перекрестился. — Молился я, и в благодати снизошло на меня. Подле тебя идти мне, воевода! — Поклонился. — И людей этих вести, раз желают сами, и челом били, все как один. Дозволь.

Яков и Тренко переглянулись, казаки заворчали.

Ведомо ли, мужиков от сохи да в войско брать. Но на мой взгляд, эти люди показали себя с хорошей стороны. Выстояли, выдержали, проявили силу характера. А значит, почему бы и нет. Учиться все равно всем нужно.

— Дозволяю, Серафим. Будешь сотником над ними. Только условие одно.

— Какое, воевода?

— Француз вас учить будет в первую очередь. И пики вам в первую очередь выдадим. Сотня нового строя будет. Не имея навыков в голову науку воинскую вбить проще, чем опытных бойцов иному обучать. Так думаю.

— Так, мы только рады будем, Игорь Васильевич.

— Добро.

Поклонился он, сел.

Повисла тишина, но пауза выдалась короткая.

— Татар мы остановили что дальше, воевода? — Это был Тренко.

— Дальше. — Я поднялся от стола, навис над ними. — На север идти надо. Письма в Оскол, Белгород, Курск и прочие города писать буду. Уже туда от нас гонцы направлены, еще отправим людей. Ждать, силу копить, тренироваться… Об этом потом, отдельно. Месяц где-то, может, чуть меньше. И выдвигаться к Ельцу.

Мне нужно предотвратить катастрофу под Клушино! Как, пока не придумал. Но нужно привести туда войска и сделать так, чтобы и ляхов наши побили, и авторитет Шуского из-за этого не вырос. Как? Месяц примерно есть у меня. Считать надо. Точную дату разгрома я знаю, сколько в дороге — прикину. С запасом возьмем и выдвинемся.

— Что дальше, воевода? — Процедил Иван Чершенский. Он после выступления Путяты сидел хмурый, задумчивый. Но, когда доходило до него, на вопросы отвечал хорошо. Пояснял, говорил и о потерях, и в дискуссиях участвовал.

С ним еще важный момент предстоит. Относительно награбленного и добычи говорить. Но это чуть позднее. Сейчас собратья о планах спрашивают. И моя мысль одна касалась его, но. Что важно, после согласия вместе идти только о таком говорить нужно.

Посмотрел на него, проговорил холодно

— Дальше. Письма в Рязань к Ляпуновым. С ними думаю объединиться, ну и, как оказалось, с нижегородцами может получиться. Вроде мысли одни у нас с ними. О сильном царе.

Помнил я, что Федор Шрамов, посланный из Чертовицкого человек, уже должен по идее туда добраться и начать какие-то первичные переговоры. Да, времени с той поры много утекло, но основу какую-то наших больших переговоров заложить он должен.

— Ляпуновы, род уважаемый. Первые люди на земле Рязанской. — Качнул головой Чершенский и как-то даже чуть расслабился. Их авторитет вызывал у него уважение. Хорошо.

— Ляпуновы за Дмитрия стоят. — Кашлянул Серафим. — Насколько мне ведомо.

Люди заворчали, кто-то поддерживал попа, кто-то сомневался в его словах.

— Насколько знаю. — Проговорил я спокойно. — Ляпуновы за десять лет сменили многие стороны. Говорить с ними буду. Раз они Скопину письма писали, царем ему быть предлагали, то невелика их вера в Дмитрия. — Руку поднял, чтобы не перебил никто. — А Скопин, как я мыслю, жаль, что умер. Думаю, вот он мог стать сильным царем. Молодой, отважный.

— Как ты, воевода. — Усмехнулся Тренко. Яков кивнул.

Эти двое видели во мне все больше кандидатуру на престол. Да, они сами были дворянами не родовитыми, бедными, но олицетворяли собой весь класс таких же служилых людей. На таких, как они, опирались как раз Ляпуновы. А вот казаки — нет.

Из-за этого и неудача постигла первое ополчение.

Как-то надо этого избежать противоречий во взглядах. Найти общее, единое, что людей не поделит, а наоборот — в кулак соберет. В силу великую.

— Слышал я о письме, писульке. — Усмехнулся из своего угла Василий Черешньский. — Из-за него потом молодой Шуский, орел… не даром что скопа! Гэрой, славнОй, непобедимОй, кровушкОй умылсЯ. А он, хотя и со шведами якшающийся, добрый, мыслю воин был. Вот зуб те! Ставлю! Ежели кто супротив чо скажет про него.

Он приоткрыл рот и звучно шлёпнул большим пальцем по резцу.

Я посмотрел на него. А казак-то кое-что знал и кое-что смыслил. Хоть и прикидывался постоянно дурачком и шутом. Еще при первой встрече мне показалось, что он невероятно умен, только… мозги у него работают несколько набекрень.

— На дело больше ты нас зовешь, воевода. — Тренко тоже поднялся, посмотрел на собравшихся. Продолжил. — Мы, люди воронежские тебе в верности клялись.

Собравшиеся кроме донских казаков закивали, но подметил я, что атаман полковых казаков как-то совсем уж вяло реагирует. Болен, что ли, или раны доконали его, устал? Или… Еще чего?

Вновь паузу сделал, уставился сотник детей боярских на Чершеньских.

— Но, мы с врагом бились вместе с донцами. Они здесь сидят, но идут ли с нами? Дают ли клятву? Такую же, как и мы?

Все смотрели на братьев. Иван неспешно тоже поднялся, посмотрел на Тренко, на Якова, сидевшего подле него и закашлявшегося сильно, затем на меня.

— А в чем клясться-то, воевода? Знать хочу четко.

— Справедливо, Иван. Все мы, собравшиеся здесь, клялись землей русской и верой