Патриот. Смута. Том 3 - Евгений Колдаев

— А если Димку или Ваську правильными назовут на соборе, что делать-то будем? — Василий, говорил, не вставая, смотрел чуть из-за спины, из тени своего брата. — Мы же супротив них идем. И, промежду прочим, крамольные слова об них двоих тут, ух… Как говорим. — Внезапно он заорал громко. — Повесють! Прямо раз! Раз!

Сделал кривую шею, язык вывалил. Хлопнул в ладоши звонко, отчего все как-то дернулись, занервничали.

— Тихо, брат. — Одернул его старший. — Тихо!

Собравшие воронежцы начали перешептываться. Не нравился им этот странный казачок. Уж больно дикий, дурной какой-то. С одной стороны у нас на Руси всегда жалели калек и убогих, привечали, но тут, с иной… С этим же человеком в бой идти. И как ему жизнь доверить можно, коли он такой чудной да дурной? Пожалеть одно, а воевать плечом к плечу — это совсем иное.

Но, ответ мне держать. После короткой паузы сказал, что думал.

— Думаю, Василий Шуйский и тот человек, что себя Дмитрием Ивановичем зовет к тому моменту… — Вздохнул. — Не доживут они до собора. Но если уж так пойдет, что земля их выберет, а кто мы такие, против нее-то?

— Земля нам, как мать родна. — Васька ощерился из-за спины брата.

Из слов казака, которые зачастую были сиротами, беспризорниками, беглыми холопами с непонятными корнями это звучало достаточно странно. Но, за веру православную они же воюют. Против татар пришли. Здесь сидят, не уходят, значит, интерес есть. Желание идти на север и участвовать в судьбе страны имеется. Да и сколько их там уже. И за Василия, и за Дмитрия и за ляхов тоже кто-то воюет. Но там больше черкасы.

— Ну что скажете, братья Чершенские. — Я буравил старшего взглядом.

— Условия какие? Коли под тебя пойдем. Что с добычей?

Про добычу это ты верно подметил.

— В бою все равны, что боярин, что дворянин, что казак. Тот, кто сотником назначен, тот людьми руководит. Воюют все. До боя обсуждаем, а в бою — кто над тобой поставлен, тот приказы дает, а подчиненный выполняет. Дисциплина, чтобы побеждать нужна. Добычи нет, все в трофеи идет, чтобы войско снарядить, нарастить…

При этих словах Васька аж крякнул, а старший брат его нахмурился. Оно и среди моих людей недовольные имелись. Я осмотрел их всех. Не очень-то нравилось им, что после боя вся добыча идет мне. По сути, то не лично, а в армейскую казну, но в то время это особо не различали.

— Жалование платить обязуюсь…

— С чего? — Иван перебил, поднял бровь.

Уставился на него я злым, холодным взглядом. Не надо так! Здесь я главный! Мое слово. Мы тут либо одно дело делаем, либо вы своей дорогой идете.

— Найду, то моя забота. — Я ощерился, словно волк.

При упоминании денег люди как-то завозились, уши навострили, только атаман полковых казаков сидел, как ни в чем не бывало, дремал слегка. Это было несколько странно, раны, может, так беспокоят его или… Не уж-то знал он о серебре? Должен был только Григорий, да близкие ко мне люди про это все ведать. Как бы худа, какого не вышло из этого знания.

Вздохнул я, продолжил.

— О жаловании позднее. Все на довольствие. Запасы пока есть. Как на север двинем, местные нас, уверен, поддержат, фураж дадут. — Черт, знают ли они это слово, ну да ладно. — Никого не грабим, мы не ляхи, не татары. Мы идем царя выбирать. Людей собираем, силу копим. Поэтому оружие и нужно, вооружаем всех желающих к нам присоединиться и клятву дать.

— А коли баловать начнут? — Спросил Тренко. — Оружие дал, а он в разбой.

— Клятва дана, коль нарушил, то на сук тебе дорога. — Голос мой был холоднее льда. — Болтаться будет в назидание остальным.

Люди закивали.

— А что до жалования то? — Спросил атаман беломестных казаков. — Кому, сколько, чего?

— Неделю дайте. Все посчитаю, в Воронеже сядем, поговорим и скажу. Часть имуществом, которое уже из арсеналов выдано, это точно.

Когда речь пошла не только о делах великих, посадке царя, но и о мирском, денежном — как-то сразу люди повеселели.

— Так что, братья Чершенские, второй раз вас спрашиваю, с нами ли вы? Идете ли под Воронеж, а потом на север?

Иван, до сих пор стоящий и Василий в его тени, переглянулись.

— Тяжело будет братам-казакам сказать, что без добычи теперь. Могут не понять. — Покачал старший головой.

— А ты слова верные подбери, атаман.

— Сдюжим, не порвемся. — Хохотнул младший. — Я думаю, за землю то повоевать, то, славно-то. А то сидим, сидим… Когда казаку то сидеть? Ему саблей рубить надобно. А если царь правильный будет, он же… — Васька прищурился, совсем в тень ушел и прогудел, как в трубу, как детей взрослые пугают. — Зачтется нам сие.

— Значит, с нами.

— Да. — Холодно проговорил.

— Есть что сказать, люди воронежские?

Сотники и атаманы переглядывались, плечами пожимали. Но видел я, что Яков и Тренко не очень-то рады такому повороту. С недоверием смотрели они на донцов. Все же разногласия и разность взглядов между дворянством и казаками даже здесь, на приграничных территориях прослеживалась. Чего уж говорить о центральных регионах. Там к этим вольным парням совсем иной подход.

— Да чего говорить-то. — Поднялся атаман беломестных казаков. — Люди боем проверенные, коли клятву дадут-то и бок о бок биться будем.

— Верно. — Поддержал его клюющий носом атаман Полковых казаков. — Верно.

— Веры мы одной, православные мы, раз затеяли дело такое, великое, то каждый человек, что в бога Христа и Матерь Божию верует, потребен нам будет.

— Казаки, бойцы хорошие. — Проговорил Яков.

— Раз решил, воевода, значит, так тому и быть. — Тренко был не очень доволен, но поддержал решение.

Представитель стрельцов головой только закивал. Чувствовал он себя здесь неловко. Все же не сотник, не полусотенный, а выбранный поспешно человек от отряда.

— Решили, значит. А раз так, клянись, атаман, и ты Василий, брат его. И я перед вами поклянусь.

— Что говорить нужно?

— А мы к войску вашему спустимся, поговорим сами, там и клятву от каждого примем. — Я посмотрел на воронежцев, они закивали.

Верное дело.