Тактик.1 - Тимофей Кулабухов

из наших, верзила Гром, неуклюже пытался помочь смазливой девчушке поднять мешок с инструментами и чуть не уронил на неё и себя, вызвав дружный хохот. Даже Увалень с жаром доказывал седому старику, что лопату надо держать «по-уставному», а не как тот привык за шестьдесят лет.

Я наблюдал за этим, сидя на пригорке, и внутри разливалось странное тепло. С одной стороны, я попаданец с Земли, эти люди мне чужие. А с другой — они мне не чужие. По факту эти люди — и солдаты, и крестьяне, стали за прошедшие месяцы мне «своими». И за них я был готов сражаться не хуже, чем за идеалы или приказы. Может, в этом и была моя истинная мотивация? Не азарт игрока, а желание защитить их? Сделать так, чтобы они не погибли?

Есть принцип маятника. Чёртов принцип маятника работал практически всегда. Периоду покоя соответствует период активности. Тишину сменит грохот, а молчание заслонит собой крик.

Наша тихая и спокойная подготовка не могла длиться вечно.

Вскоре мимо Хайбарга потянулись первые отряды Ордена. Сначала от гор отхлынула лёгкая конница, потом колонны пехоты, скрипучие обозы. Шли раненые, шли целые подразделения, солдаты шли в колоннах и по одному, многие потеряли оружие. От тех, кто останавливался, чтобы попросить воды и хлеба, мы узнали, что передовые оборонительные отряды на границе разбиты, армия Альянса прорвала оборону на перевалах, взяла под контроль дороги и неумолимо движется в нашу сторону.

Одновременно с этим стали прибывать и войска Ордена.

Я стоял на пригорке, глядя на бесконечную ленту солдат, растянувшуюся по дороге. Они шли неторопливо, поднимая клубы пыли, которая оседала на доспехах тонким серым налётом. Звон оружия, скрип телег, фырканье лошадей, приглушённые голоса, всё сливалось в единый гул приближающейся войны. Я чувствовал, как сердце бьется чаще от смеси страха и возбуждения.

— Похоже, наш расчёт оказался верен, — сказал Эрик, когда мы втроём стояли, глядя на бесконечный поток войск, заполнявший одну из дорог к Ржаным полям. Шум, пыль и бряцание тысяч доспехов создавали ощущение надвигающегося землетрясения. — Раз они все прут сюда, значит место битвы определено… Как сказал бы мой, скажем так, преподаватель, место спектакля определено, билеты распроданы, осталось увидеть само действо.

Его лицо было спокойным, но я заметил, как его пальцы нервно теребят пуговицу на рукаве — редкий признак волнения, который он обычно не позволял себе показывать.

— Да, — ответил я, чувствуя, как холодок пробегает по спине. — Но я не уверен, что мы должны этому радоваться.

Мейнард молчал, его глаза были устремлены вдаль, словно он уже видел то, что должно было произойти. Его лицо было суровым, но решительным — лицо инженера, которого сама судьба заставила стать воином чужого ему государства, лицо солдата, готового к бою.

* * *

В тот же день Эрик собрал всех жителей деревни. Он не приказывал — он советовал.

— Война пришла на порог вашего дома, причём буквально, — говорил он им, стоя на крыльце пустующей таверны. Голос его был ровным и холодным, лишённым эмоций, и от этого его слова звучали еще страшнее. — Я не вправе приказывать, поэтому только лишь сообщаю вам факты. Две армии, десятки тысяч человек, сойдутся здесь, на ваших полях. Ваши дома окажутся между молотом и наковальней. Солдатам Ордена плевать на сохранность ваших огородов и имущества, когда они будут отступать или преследовать врага. Солдатам Альянса — тем более. Они заберут ваш скот, ваше зерно. Это в лучшем случае. И не только их. Уходите. Переждите в горах, у дальних родственников. Увозите детей, стариков, всё ценное, что сможете унести.

Мы стояли рядом, скрестив руки. Сегодня мы сняли одежды крестьян и облачились в полный доспех. Когда придётся его снять? Вид наш сам собой говорил о серьёзности ситуации.

Люди слушали, затаив дыхание, понимая, что каждое сказанное слово — правда.

Люди слушали Эрика молча, их лица были серьёзны и печальны. Я видел, как плакала молодая женщина, прижимая к себе младенца, как упрямый, похожий на старый дуб старик, не хотел бросать дом, в котором родился его отец и дед, как маленький мальчишка в заплатанной рубахе крепко держал на руках скулящего щенка, боясь его оставить.

Мы превратили их мир в шахматную доску.

Эта мысль обожгла меня изнутри. Я вдруг остро осознал, что для этих людей война — не игра, не партия в шахматы, а реальность, которая может стоить им всего. И мы, три чужака из другого мира, решаем их судьбу, словно боги, играющие в кости.

Они посовещались между собой, и уже на следующее утро деревня начала стремительно пустеть. Скрипели телеги, переговаривались дети, мычали коровы. Старый фермер, прощаясь, пожал мне руку своей мозолистой, твёрдой, как камень, ладонью.

— Берегите себя, сынки, — сказал он. — И пусть боги будут на вашей стороне. А мы вернёмся. Мы всегда возвращаемся.

Его рука была тёплой и шершавой, как сама земля, которую он обрабатывал всю жизнь. В его глазах я увидел не страх, а спокойное принятие судьбы и какую-то древнюю мудрость, недоступную мне, человеку из мира технологий и комфорта.

Всего за сутки Хайбарг полностью опустел. Надо сказать, что крестьяне уехали цивилизованно, организованно, увезли ценности, а что не увезли, то припрятали. Это было много лучше, чем бегство.

Остались только мы, наша рота, и каждый час прибывающие войска Ордена.

Тишина, воцарившаяся в покинутой деревне, была гнетущей, неестественной. Даже погода, словно чувствуя приближение бойни, испортилась.

Небо затянуло тяжёлыми, свинцовыми тучами, подул холодный, пронизывающий ветер, который завывал в пустых домах, хлопая незапертыми ставнями. В воздухе пахло грозой. Настоящей, с громом и молниями, и той, другой, что несет с собой сталь, кровь и смерть.

Наблюдая за последними уходящими телегами, я впервые по-настоящему ощутил не азарт игрока, а ледяную тяжесть ответственности. Не за приказ, не за победу. За этих людей. Поле нашей битвы было готово. Оставалось только дождаться, когда на нём появятся игроки.

Я стоял на крыше нашей конюшни, глядя на опустевшую деревню и серое небо над ней. Ветер трепал мои волосы, принося запах дождя и чего-то металлического — может быть, крови, которая ещё не пролилась, но уже витала в воздухе. Мейнард и Эрик молча стояли рядом, каждый погружённый в свои мысли.

Мы трое, такие разные, связаны теперь одной судьбой. И какой бы ни была моя истинная мотивация — азарт игрока, долг солдата или что-то более глубокое, я не мог подвести этих двоих. Не мог подвести