Тактик.1 - Тимофей Кулабухов

Эрик, словно прочитав мои мысли, присел рядом. Его обычно чистый доспех был измазан грязью и кровью, а на щеке красовалась глубокая царапина.

— Не терзайся, Ростик, — сказал он тихо. — Это была их игра. Мы просто сыграли в неё лучше. Если бы мы проиграли, они бы не пролили ни одной слезы над нашими трупами.

— Я не склонен к рефлексии, англичанин, — ответил я, глядя на поле, усеянное телами. — Мы, русские, причём, чтоб ты понимал, русские двух сотен национальностей, впитываем культуру войны, уважение, мужество, стойкость, работу, подготовку, принятие, много чего. Сейчас я перескочил на следующий этап. Я знаю, что моя сторона победила, считаю потери, радуюсь победе, грущу от того, что за моей спиной не Родина. Знаешь такое выражение как «загадочная русская душа»?

— Слыхал.

— Так вот. Ты мог бы меня пытать, я бы всё равно не ответил на то, что это такое. Она просто есть и у меня именно такая. Моей ярости хватило бы, чтобы убить всех на этом поле. Но сейчас моя загадочная русская душа грустит. Не больше, не меньше.

— Аааа… Достоевский? Читал, читал.

— Ты будешь смеяться, но я сам — не читал, не дальше школьной программы. Короче… Мне грустно и объяснить причину я не могу. А раз так, то этот разговор, как и любой достойный, мы закончим на полуслове.

Он ещё какое-то время помолчал, потом встал и перешёл на правый край окопов.

Когда все немного улеглось, мы занялись своими ранеными. Потерь было на удивление мало, несколько легкораненых и ни одного убитого. Ко мне подошёл лейтенант, командовавший лучниками. Молодой аристократ, с усталым, но довольным лицом, перепачканным сажей.

— Молодцы, старшина, — сказал он, обращаясь ко мне на равных, несмотря на разницу в званиях. — Ваша рота сегодня обеспечила нам победу. Хотя, должен сказать, всё это чертовски не по правилам. Альянс теперь будет кричать на всех углах, что мы применили запрещённую магию земли.

Я посмотрел на него, чувствуя странную смесь усталости и раздражения. Его руки, белые и ухоженные, никогда не знали настоящей работы. Его лицо, несмотря на грязь и сажу, сохраняло аристократическую надменность. Он говорил о правилах войны так, словно это был долбанный бал с мазуркой и дамами в печатках, а не бойня, где люди умирали в грязи и крови.

— Победителей не судят, господин лейтенант, — ответил я, вытирая пот со лба. — И легко рассуждать о правилах, пока мы живы, здоровы и, похоже, выиграли сражение.

Он усмехнулся и кивнул:

— В этом Вы правы, старшина. Чертовски правы. И хотя мои Вам этого не скажут. А я скажу… Спасибо, брат по оружию.

И он развернулся. И в том, что он не закончил разговор по их дебильному этикету, было что-то глубоко искреннее.

Мы сидели на своей позиции до позднего вечера. Солдаты, уставшие, но довольные добычей, развели в окопах костры и готовили ужин из трофейной провизии. Кто-то из них припёр на позиции котёл, кто-то мясо и крупу. Кто-то не забыл про воду.

— Война — войной, а обед как там… по расписанию! — изрёк один из бойцов.

Я усмехнулся. Вот мне и удалось зародить в этом мире элементы моей культуры.

Запах чуть пригорелой каши смешивался с думами поля боя.

Несмотря на дебилизм ситуации, мы не получили приказа оставить позиции, поэтому всё ещё торчали посреди Ржаных полей.

Мейнард, сидя у костра, методично чистил свой меч, время от времени поднося лезвие к свету, чтобы проверить, не осталось ли пятен. Его движения были точными, экономными, почти ритуальными. Эрик, устроившись рядом, что-то записывал в свой неизменный блокнот, вероятно, подсчитывал прибыль от сегодняшнего дня или планировал следующий ход.

Я смотрел на огонь, чувствуя, как тепло медленно возвращает жизнь в замёрзшие конечности. День был долгим, изматывающим, но мы справились. Мой план сработал. И все же… что-то грызло меня изнутри. Какое-то смутное беспокойство, которое я не мог облечь в слова.

«Может быть, — подумал я, — это просто цена, которую мы платим за выживание в этом мире. Цена, которую платит каждый солдат, каждый командир. Цена победы».

Уже глубокой ночью, когда большинство солдат спало тяжёлым сном измотанных работой людей, в наш лагерь прискакал гонец. Его конь был в пене, а лицо серьёзным и сосредоточенным. Он не кричал, а подъехал прямо к нашему костру, где мы втроём молча пили тёплый травяной отвар.

— Специальная сапёрная рота! Приказ полковника Курца! Немедленно вернуться в расположение в Хайбарг!

Солдаты, обрадованные возможностью наконец оказаться в своей хоть и убогой, но казарме, стали вставать, будить товарищей, собираться в путь.

— Не все, — остановил нас гонец, его голос был твёрд и не допускал возражений. — Приказ касается только роты. Старшины Ростислав, Эрик и Мейнард должны следовать за мной. Вас желает видеть сам командор Ордена Ре Бахтал.

Слово «командор» было произнесено с большой буквы «К».

Мы переглянулись. Мейнард напрягся, положив руку на рукоять меча. Ну это по привычке. Эрик, до этого сохранявший олимпийское спокойствие, заметно помрачнел, его лицо на миг превратилось в холодную маску.

— Командор… — прошептал он так, чтобы слышали только мы с Мейнардом. — Это может означать что угодно. Либо нас ждёт награда, о которой будут слагать легенды, и титулы. Либо… либо приказ зарезать нас под ближайшем кустом, чтобы скрыть правду об этой «неблагородной» победе и приписать её какому-нибудь знатному лорду. Учитывая нравы аристократии, я бы поставил на второе. Шансы примерно равны. Готовьтесь, джентльмены. Ставки повышены кратно, игра перешла на новый уровень.

Я молча кивнул, чувствуя, как внутри снова закручивается спираль напряжения. День еще не закончился, и самое интересное, похоже, только начиналось. Хотя, после всего пережитого… Мы всегда готовы.

Глава 26

Оплата для победителя

Шатёр командора, герцога Гасдрубала Баркида, фактического правителя рыцарского Ордена Ре Бахтал, оказался обманчиво скромным для человека его ранга.

Снаружи обычная, хоть и большая, палатка из просмолённого полотна, какие разбивают для полевых штабов, охраняемая двумя рыцарями в тусклых от дорожной пыли доспехах. Но стоило нам, троим новоиспечённым героям, отодвинуть тяжёлый, пахнущий дёгтем и кожей полог, как мы оказались в другом мире.

Внутри горели не чадящие факелы, а ровным, мягким