Светоч Йотунхейма - Елизавета Алексеевна Дворецкая

– Я? Как я смогу?

– Ну, – Фьёр окончательно овладел собой и задорно ухмыльнулся, – один поцелуй от Хаки тебе вытерпеть придется.

– О боги, нет! – Рагнхильд закрыла лицо руками.

– А чтобы тебя утешить, скажу, что ты можешь при этом выбрать себе самый противный облик…

Прядь 35

– Обо всем прочем я ничего не хочу знать. – С этими словами Фьёр поднялся на ноги. – Ты дал слово, – он взглянул на Хальвдана, – что не войдешь в дом моей матери с оружием, а я обещаю прикинуться слепым, глухим и недогадливым, пока ты будешь разбираться… с теми двумя. Я хочу, чтобы моя мать получила свободу, вырвалась из плена, куда ее обманом вовлекли двадцать пять лет назад. Но если я сам нанесу удар тому, кого все это время считал своим отцом, это будет… слишком уж по-йотунски. А я теперь знаю, что я – человек, и мне не к лицу так поступать.

Вот, значит, как он поделил свою семью, подумал Хальвдан. Мальфрид – по-прежнему его мать, поскольку оба они – люди. А Микиль-Тролль и Хаки – носители великаньей крови – для Фьёра теперь лишь «те двое» и «чудовища». Но ему, Хальвдану, это на руку. Мальфрид можно только пожалеть: за ней спаситель не пришел, пока еще не поздно было ее спасти. Земной ее жених, Сигурд Олень, утешился с другой, а она осталась в Йотунхейме, где кровь ее остыла за двадцать пять лет, сердце окаменело.

Но с Рагнхильд такого не произойдет. Она останется неприкосновенной и возвратится в мир людей. Для этого Хальвдан сделал то, чего не сумел сделать когда-то ее отец. По крайней мере, нашел дорогу к ней. Войдя в этот странный дом и впервые увидев дочь Сигурда Оленя, Хальвдан сразу понял: он проделал этот путь не зря. Он уже видел немало дочерей конунгов, на одной из них десять лет был женат и знал, что далеко не каждая из них прекрасна и мудра, как бывает в сказаниях. Но Рагнхильд дочь Сигурда была особенной, кровь богов и героев сказывалась в каждой ее черте. Стройная девушка среднего роста казалась драгоценностью, как цветок из волос самой Фрейи. Продолговатое, немного вытянутое лицо с тонкими чертами имело уверенное и благородное выражение, глаза искрились умом, красивые темные брови и ресницы подчеркивали их живой блеск. Платье из драгоценного греческого шелка смотрелось неуместным в этом доме, но она носила его, как бабочка носит свои блестящие крылья или птичка – пестрые перья, даже не подозревая, что такие вещи надо беречь для особых случаев. Ее длинные, густые русые волосы спускались много ниже пояса, в этих прядях было что-то своевольное, буйное, противоречащее мягкости ее повадок, но это прирожденное стихийное своеволие и сдержанная мягкость, выработанная воспитанием, составляли друг с другом странное единство, делали Рагнхильд неповторимой, как морская волна, такой же нежной и при том сильной. Дух Хальвдана сразу запутался в теплых волнах ее волос, и возникло чувство: без нее он отсюда не уйдет. Йотунхейм не имеет права удерживать у себя такую красоту, она принадлежит мирам, где светит солнце.

– Оставайся здесь, – добавил Фьёр, обращаясь к Хальвдану. – В этом доме ты в безопасности. А я должен вернуться к матери, чтобы те двое ничего не заподозрили. Если будут неожиданные важные новости – я вам сообщу. Будь здорова, Матушка Идис.

Рагнхильд направилась к двери, чтобы затворить за Фьёром, и Хальвдан последовал за ней. Вдвоем они вышли и немного постояли, глядя, как Фьёр удаляется легкой непринужденной походкой. Тот скрылся за елями ниже по склону, и Хальвдан глянул вверх, на сумеречное небо, расчерченное слитыми полосами зеленовато-голубого света. Они подрагивали, устремляясь ввысь, как будто там, на немыслимой высоте, ветер трепал световые полотнища. И все это – не сон? Хальвдан никогда не видел снов, даже коротких, а этот длится уже… Он вспомнил, что успел повидать после перехода, попытался определить, сколько времени прошло, но не смог: здесь ведь не было ни солнца, ни полудня, ни вечера. Одинаково сумеречное небо в переливах разноцветного мерцания наводило на мысль, что здесь вовсе нет времени.

Мелькнуло неясное подозрение: а что если в Йотунхейме и время идет не так, как в Среднем Мире? Хальвдан испугался: время здесь и время там утратили сцепку между собой. Перед мысленным взором возник образ саней, что вдруг сломались вдоль, и два полоза, левый и правый, с безумной скоростью ринулись в разные стороны. За какую половину ни уцепись – с другой уже не встретишься.

– Почему здесь такое небо? – спросил он, отгоняя те пугающие мысли.

– Я недавно узнала. – Рагнхильд оглянулась на него, потом села на плоскую каменную плиту, одну из трех, служащих ступенями в дом Матушки Идис.

Хальвдан снял плащ, сложил его и, знаком велев Рагнхильд встать, постелил его на камне. Не садясь, Рагнхильд окинула Хальвдана пристальным взглядом с головы до ног. Хальвдан слегка дрогнул: не совершил ли он ошибку, сняв при ней плащ, – но подумал, что она не увидит ничего такого, что позволит обнаружить подмену. Вот худ снимать нельзя – станут видны темные волосы.

Желая прекратить осмотр, он снова знаком предложил ей сесть, и она повиновалась, подвинувшись, чтобы дать ему место. Хальвдан тоже сел, стараясь ее не касаться, и они посидели плечом к плечу, любуясь игрой света на небе.

– Похоже на скошенную траву, когда ее оставляют на лугу сохнуть, – сказала Рагнхильд.

– Может, это сено, которое слуги Одина готовят для Слейпнира и прочих божественных коней?

– Нет. Я спросила у Матушки Идис, она рассказала мне правду. Ты ведь знаешь, как Фрейр однажды увидел с небесного престола прекраснейшую деву, от чьих рук исходил свет…

– И полюбил ее в тот же миг, но не знал, кто она… Как же я могу этого не знать, когда Фрейр – мой предок. Да и эта дева, Герд дочь Гюмира, тоже. У них был сын Фьёльнир, а он – первый в ряду Инглингов. Я и мои предки – мы все потомки Фрейра и Герд.

– И правда. Тогда ты знаешь, как Фрейр выкупил свою невесту.

– Отдал за нее свой меч. Я бы сказал, странный выкуп. Видно, Гюмир боялся, как бы Фрейр однажды не перебил новую родню, и постарался его обезоружить.

– Дело не в этом. Герд была солнцем этого мира, ведь Суль, солнце Асгарда и Среднего Мира, сюда никогда не заходит. Когда Светозарная Герд просыпа́лась –