Светоч Йотунхейма - Елизавета Алексеевна Дворецкая

– И если Герд слишком много хлопотала по хозяйству и рано уходила на боковую, то и у прочих день оказывался слишком коротким, – усмехнулся Хальвдан. – Впрочем, лентяи должны радоваться.

– Может, и так, но йотуны любили свое солнце. Им не улыбалось остаться в вечной тьме. И когда сюда явился Скирнир, сманил Герд на свидание с Фрейром в ту рощу и оттуда она не вернулась, они потребовали вместо выкупа меч Фрейра, потому что этот меч состоит из света и может сам светить. Это мерцание, – Рагнхильд показала на небо, – и есть отраженный свет Фрейерова меча. Присмотрись – видишь, он идет полосами? Они сливаются, но если вглядеться, то видно. Эти полосы – отражение светоносного клинка, светоча Йотунхейма.

Присмотревшись, Хальвдан задумчиво просвистел, словно говоря: вот это да! И правда – полосы, идущие вплотную друг другу, напоминали бесконечную череду отражений клинка, откованного из чистого света.

– А почему они зеленые и дрожат?

– Они бывают не только зеленые – ты еще увидишь и желтое сияние, и голубоватое, и густо-синее, всех оттенков морской волны, и красное, и цвета вереска, и даже алое, как заря в Среднем Мире. Меч Фрейра лежит на дне самого глубокого озера в самых высоких здешних горах. – Рагнхильд показала на череду далеких гор, уходящих в верхнюю тьму. – Йотуны долго думали, как устроить, чтобы меч светил всей их стране, но чтобы никто не мог завладеть им и натворить бед. И решили опустить его в озеро, где вода прозрачна, как роса. Оттуда свет меча свободно поднимается вверх, но никто во всех девяти мирах не сможет достать его. Вода колеблется над ним, потому отражение дрожит. Ты же видел, как солнечный свет играет на капле росы разными яркими цветами? Озеро – как огромная капля росы, а меч – солнечный луч внутри нее. Когда поднимается ветер, на озере случаются бури, сияние дрожит как бешеное, но на дне, где лежит меч, царит покой.

Хальвдан ничего не ответил, потрясенный этим открытием. Только смотрел на небесное мерцание и легко различал в нем отражение исполинского клинка, повторенное бесчисленное множество раз. Сияние всегда стремится вверх – меч Фрейра жаждет вернуться к своему настоящему владыке.

– И еще Матушка Идис сказала, что йотуны оттого все время пытаются завладеть девушками королевского рода, что надеются найти для себя новую Герд.

– Новую Герд? – Хальвдан в удивлении повернул голову к Рагнхильд; отметил при этом, что она и правда красива, как богиня, с ее взглядом и речью, исполненными непринужденного достоинства. – Но как это возможно?

– Отчего же нет? – Рагнхильд тоже повернулась к нему, пристально глядя в глазные отверстия личины и старясь поймать его взгляд. – Ты сам знаешь: все Инглинги – потомки Фрейра и Герд. Я тоже в родстве с ними через Сигурда Кольцо, отца Рагнара Меховые Штаны. Рагнарова внучка Аслауг была моей бабкой по отцу. Значит, и во мне есть немного крови Герд. Йотуны не так уж ошибаются, мне на беду.

– Но как… Ты, Рагнхильд, удивительно красивая девушка, ты умна и отважна, но как ты могла бы заменить богиню подземного солнца?

– Приглядись. – Рагнхильд протянула ему руки.

Хальвдан охотно взял их в свои; стараясь не показать волнения, вгляделся.

– Чем темнее, тем лучше видно, – сказала Рагнхильд.

Но Хальвдан уже увидел. Кисти рук девушки, лежащие в его ладонях, испускали слабый золотистый свет, и это не было отсветом с неба.

– Великие асы! – Хальвдан поднял взгляд к ее лицу. – Что это?

– Это сказывается кровь Светозарной Герд. Когда я попала сюда, мои руки засияли, как сияли у нее, только в сто раз слабее. Я сама не сразу разглядела это, только когда уже была в доме Матушки Идис и она уложила меня спать. Она велела огню погаснуть, стало темно, но я увидела, как что-то светится прямо на моей постели. Представь, как я удивилась, когда поняла, что это мои собственные руки! Матушка Идис объяснила мне, откуда это. Я тоже с трудом поверила. Знаешь, это очень удобно: не нужно огня, чтобы шить или делать еще какую-то мелкую работу, ее освещают сами мои пальцы. Жаль, это пропадет, когда я вернусь домой… Я же вернусь домой? – тихо спросила Рагнхильд.

Хальвдан мягко сжал ее руки, без слов давая понять: я сделаю для этого все, что смогу.

– Я здесь, чтобы вернуть тебя домой. И я не уйду без тебя, клянусь нашими предками в Асгарде.

Рагнхильд вздохнула, потом отняла свои руки и встала:

– Мне нужно убрать со стола.

Она пребывала в каком-то приятном смятении, и сама приятность его тревожила. Собственное лицо Рёгнвальда Достославного было куда красивее черной личины, но именно теперь, когда Рагнхильд разговаривала с личиной, это нравилось ей гораздо больше, чем дома, в отцовской усадьбе. Не оборачиваясь, она ощущала, как он неслышно поднимается по каменным ступеням, глядя на нее, и ощущение его взгляда приятно волновало.

Вслед за ней Хальвдан вернулся в дом, затворил дверь. Отметил, что и внутри дома освещение не самое обычное: четыре серебряные чаши на столе сияли ярче любых светильников, заправленных китовым или тюленьим жиром. Рагнхильд взяла со стола две чаши, влезла на скамью и убрала их на полку. Потом взяла еще одну и показала Хальвдану:

– Это Гро. Она была дочерью Сигтрюгга, конунга свеев. Гро, не расскажешь ли нам о себе? Гостю будет любопытно.

– О, конечно! – охотно заговорила чаша, и Рагнхильд поставила ее обратно на стол. – Я ведь не как некоторые, которым лишь бы поболтать, и неважно, слушает их кто-нибудь или нет. Я была обручена с одним великаном, хотя, разумеется, не сама так решила. Неужели я, да и любая девушка в здравом уме, могла бы добровольно сделаться наложницей чудовища? Кому бы понравилось делить с ним ложе? Кому из благородных дев понравилось бы своими тонкими белыми пальцами прикасаться к их косматой шерсти? Можно ли мириться со столь неравным браком?

Чаша разволновалась, голос ее зазвенел и стал отдаваться эхом в глубинах дома.

– Успокойся, дорогая! – Рагнхильд погладила ее узорный бок, хотя было видно, что эти слова задели ее, заставив опасаться за себя. – Расскажи, как ты избежала этого?

– Однажды я села на лошадь и поехала к озеру искупаться, а мои служанки шли за мной пешком. И вдруг я вижу – мне навстречу идет чудовище, все косматое, грязное, в звериных шкурах вместо человеческой одежды, а в руке у него огромная