Светоч Йотунхейма - Елизавета Алексеевна Дворецкая

– Не стоит мне этого делать. Та мудрая женщина, что направила меня сюда, советовала не снимать личину, пока я не вернусь в Средний Мир. Личина защищает меня от злых чар.

Гость и сам с удовольствием снял бы личину: в то время как Фьёр азартно вгрызался в бараньи ребра и только отбрасывал одну за другой до блеска очищенные кости, ему приходилось отрезать ножом маленькие кусочки мяса и хлеба и просовывать в ротовое отверстие личины. Рагнхильд сидела напротив и не столько ела, сколько приглядывалась к нему. Этот гость назвал себя Рёгнвальдом Достославным, но это имя не шло ему. Не таким она запомнила своего недавнего жениха, хотя сейчас видела так мало, что не могла уверенно судить. На виду оставались только его руки, но этого ей хватило, чтобы усомниться. Кисти более узкие, пальцы длинные и жилистые, кожа чуть смуглее и более загрубелая, если ее не обманывает играющий свет серебряных чаш на столе. И голос… чуть более глухой и низкий. Может быть, личина глушит и меняет голос, но сама речь его сделалась иной. Прежде Рёгнвальд говорил неспешно, в каждом его слове слышалось безмятежное самодовольство, уверенность, что весь Средний Мир подождет, раз ему некуда спешить. Теперь же в этом голосе звучала уверенность, выдававшая нрав твердый и деятельный, взгляд, устремленный вовне, на друзей и врагов, а не на собственные совершенства.

– Расскажи… Рёгнвальд конунг, – начала Рагнхильд, не в силах смотреть ни на что другое, – что произошло после того, как я ушла в тролльборг? Вы в то время дрались с Хаки…

– Мы дра… О да! – Гость как будто вспомнил. – Он набросился на меня, как дикий зверь. С трудом я его от себя оторвал, и он тут же устремился следом за тобой. Он прыгнул в середину и пропал! Потом и другие пытались пройти за ним. Твоя мать, Сигурд конунг… и я. Но никому не удалось – тролльборг закрылся. Тогда Сигурд и сказал, что отдаст тебя в жены тому, кто тебя вернет, хоть в тот же самый день. Но я понимал, что придется поискать другой путь в Йотунхейм, и из-за этого так задержался. Хотя мое желание взять тебя в жены ничуть не меньше, чем когда я был вашим гостем в Хьёрхейме.

– А что с моим братом? Где он сейчас?

– Твой брат… – с заминкой повторил гость. – Он… Я оставил его в той усадьбе, под названием Жатва. Не беспокойся, ему там ничего не грозит, его ни в чем не ограничивают. Он благополучно вернется домой. Я вовсе не намерен лишать Сигурда Оленя наследника. Еще в древности говорили: не стоит воевать с людьми, с которыми хочешь вступить в родство.

– Ты думал иначе, когда пленил его!

– А ты пленила меня, хотя за мной нет вовсе никакой вины! – усмехнулся гость.

– Как я могла пленить тебя, ведь до того, как ты захватил его, мы никогда не встречались!

– Я немало слышал о тебе. По всему Северному Пути известно, что единственная дочь Сигурда Оленя очень хороша собой, умна, сведуща во всем. А к тому же среди твоих предков – Рагнар Меховые Штаны, Харальд Боевой Зуб, Сигурд Убийца Фафнира и множество других выдающихся людей! Я полюбил тебя, еще не видя…

– Так и правда бывает! – заявила одна из чаш на столе. Гость, не знавший, что здешняя посуда умеет говорить, вздрогнул и отшатнулся, а чаша невозмутимо продолжала: – Обо мне шла громкая слава, когда Хедин привел свои корабли на помощь Фроди. Мы с Хедином еще не видели друг друга, но каждый из нас уже был взволнован слухами о другом. Когда же нам довелось встретиться, ни один не мог отвести глаз от другого, настолько сильна была страсть, приковавшая наши взгляды друг к другу. Хёгни, мой отец, согласился на наше обручение, и тогда же они поклялись, что если один из них падет от меча, то другой отомстит за него. Но доля наша была жестока. Злые языки оклеветали Хедина перед моим отцом: мол, он соблазнил меня еще до свадьбы. Пришлось им, вопреки своей клятве, сойтись в поединке между собой. На первый раз мой отец мог убить Хедина, но пожалел его. Через семь лет они сошлись вновь и пали оба от нанесенных друг другу ран. А я так долго не могла смириться, что мой муж у меня отнят, что до конца дней своих ночами взывала к обоим павшим, желая увидеть их снова живыми…

Даже через личину было видно, как изумлен гость этим рассказом, да и Фьёр смотрел на говорливую чашу, вытаращив глаза. Только Матушка Идис и Рагнхильд слушали спокойно: они привыкли, что заключенные в чашах души древних королев любят вспоминать о былом.

Когда чаша замолчала, гость в личине потянулся и осторожно заглянул в нее: не сидит ли внутри какая-нибудь очень маленькая женщина?

– Это Хильд, – пояснила Матушка Идис. – Дочь Хёгни, конунга Ютландии. Но хотя слава ее велика, несчастья еще больше.

– Вот видишь! – несколько ошарашенный, гость был все же рад поддержке. – Так бывает. Только я надеюсь, мне не придется сойтись в поединке с Сигурдом Оленем и тем испортить себе все счастье. Рагнхильд, теперь, когда я увидел… то есть когда я увидел тебя в Хьёрхейме, то сразу понял, что слухи ничуть не преувеличили твои достоинства. Я не йотун, чтобы принуждать девушку силой, но буду рад помочь тебе вернуться домой, даже если… что бы из этого ни вышло.

Несмотря на личину, Рагнхильд понимала его чувства: он был смущен тем, как сильно она ему нравилась, но, привыкнув верить в себя и добиваться своего, он и сейчас верил, что получит ее в жены, однако пытался объясниться с ней без намеков на принуждение. Совсем недолго поговорив с гостем, она уже верила, что в своей «хвалебной песни» Фьёр ничуть не преувеличил его достоинства. Все это смущало Рагнхильд – и больше всего смущало то, что она принимает слова любви от человека, чьего лица не видит.

И неужели это тот самый Рёгнвальд, чье лицо так напоминало налитое сладким соком яблоко богини Идунн? Ни сдержанные точные движения, ни голос, ни речь – ничто не вязалось с тем образом, который ей запомнился.

– Я не узнаю́ тебя! – вырвалось у Рагнхильд. – Ты стал совсем другим!

– Ничего странного. Я тоже едва узнал этого человека, – Рёгнвальд кивнул на Фьёра, – а я ведь знал его горазд дольше