Концессионер - Дмитрий Шимохин

Я спокойно сложил телеграмму.

— Господа, у нас есть деньги на дорогу. У нас есть люди, чтобы ее построить. Теперь нам нужно сделать так, чтобы эти люди не перерезали нас в первую же ночь. Нам нужна охрана.

Идеи с охраной каторжников у меня сложились уже давно. Надо было подключать Башкирское казачье войско.

На следующий день я сидел в отдельном кабинете лучшей чайной Екатеринбурга. Напротив меня сидел пожилой, суровый человек с выправкой военного и пронзительными, немигающими глазами. На его халате тускло блестел орден. Это был войсковой старшина Ураз-Мухаммед, один из кантонных начальников Башкирского войска.

Мы пили густой, терпкий чай, угощались башкирскими и разговор шел неспешно. Я начал издалека, с уважением.

— Я знаю, почтенный Ураз, что тучи сгущаются над вашим войском, — сказал я, глядя ему в глаза. — Слухи дошли до меня, что Государь решил распустить Башкирское войско, перевести вас в гражданское ведомство.ф

Он не дрогнул, лишь медленно кивнул, и в его глазах мелькнула боль.

— Служба кончается, господин Тарановский. А мы — воины. Что нам делать на земле? Пахать?

— Служба Государю не кончается, — ответил я. — Она просто меняет форму. Твоим людям скоро негде будет служить, а мне нужны не временные наемники. Мне нужна постоянная служба.

Я развернул на столе карту будущей дороги.

— Я строю дорогу на век. И мне нужна охрана на век. Не просто охрана — войско, которое будет блюсти порядок на всем ее протяжении. Я предлагаю твоим людям службу. С полным жалованьем, формой и почетом.

Я видел, как он напрягся. Это было не просто предложение работы.

— И еще одно, — я ткнул пальцем в карту. — Дорога пойдет рядом с вашими землями. Она принесет вам богатство. Твои люди смогут быстро и выгодно возить на рынок свой хлеб, скот и лес. Ваша земля станет богаче, а ваши воины останутся воинами.

Ураз-Мухаммед пришел на эту встречу настороженным, ожидая подачки. А я предложил ему будущее. Шанс спасти уклад жизни своего народа — дать мужчинам привычную службу и обеспечить процветание их земель.

Он долго, изучающе смотрел на меня. Затем коротко кивнул и протянул широкую, мозолистую руку.

— Я согласен, господин Тарановский.

Мы крепко пожали руки. Пакт между двумя мирами был заключен.

Когда я вернулся в гостиницу, инженеры ждали меня с тревогой.

— Ну что, Владислав Антонович? Что с охраной? С поляками?

Я бросил свой саквояж на стул.

— Вопрос с охраной решен.

Я смотрел на карту Урала, на которой уже мысленно прокладывал маршрут узкоколейки. Моя новая уральская империя рождалась из самых неожиданных, самых отчаянных обломков старой: на азартные деньги московского купца, на каторжном труде польских повстанцев и на гордости башкирских казаков, оставшихся без службы.

Мы оставили Екатеринбург на рассвете. Тепло и уют гостиничного номера, где еще спала Ольга, остались за спиной, как призрак другой, мирной жизни. Мой же путь лежал на северо-запад, в дикую, нехоженую глушь. Со мной были те, кому предстояло превратить мои планы в чертежи и сметы — инженеры Самойлов и Воронов. Мы ехали к тому месту на берегу Чусовой, где я наметил разбить первый рабочий лагерь для каторжан-поляков.

Цивилизованный мир закончился через десять верст. Дорога исчезла. Она превратилась в направление, угадываемое по старым затесам на деревьях. Наши тарантасы превратились в сухопутные челны, плывущие по безбрежному морю ледяной хмари. Мы прокладывали себе путь сквозь чавкающую глину, где колеса вязли по самую ось, и через лесные завалы, пахнущие прелой листвой и сырым мхом.

Эта поездка была молчаливым продолжением нашего спора, начатого в тайге. Самойлов, щурясь на очередную болотистую низину, мрачно бормотал что-то о цинге и тифе. Воронов же, наоборот, возбужденно тыкал пальцем в карту, восхищаясь удобством расположения будущего лагеря — близостью к воде и строевому лесу.

Я слушал их вполуха, погруженный в собственные расчеты. Я мысленно уже строил. Рассчитывал, сколько нужно бревен на один барак. Где ставить вышки для охраны. Как организовать подвоз провизии и инструмента. Эти поляки, которых гнали по Сибирскому тракту, скоро должны были прибыть сюда, в эту глухомань. Они будут узниками, да. Но впервые в истории Сибири их наказание не будет бессмысленным прозябанием в рудниках. Они будут не отбывать каторгу, а строить новую Россию. Хотят они того или нет. И моя задача — организовать их волю. Выковать из их отчаяния, ненависти и пота тысячи верст стального пути.

Мы нашли это место рядом с большим селом Троица недалеко от Перми, на высоком берегу реки, с удобным выходом к воде и неисчислимыми запасами строевого леса вокруг. Я воткнул в землю свою трость:

— Лагерь будет здесь!

Воронов восторженно закивал, а пожилой Самойлов с сомнением крякнул.

— А поляков, стало быть, разместим в пермском остроге, пока не отстроимся? — спросил он.

— Нет, — отрезал я, глядя на реку. — Никакого острога. Их приведут прямо сюда. С этапа.

Самойлов замер. На его лице отразился неподдельный ужас.

— Владислав Антонович, помилуйте! Да это же верная смерть! Пять сотен человек под открытым небом? Ни стен, ни охраны, ни крыши над головой. Цинга и лихорадка скосят их за неделю! Они разбегутся по лесу в первую же ночь! Это безумие!

Я медленно повернулся к нему.

— В пересыльной тюрьме, Самойлов, они будут отдыхать. Чувствовать себя арестантами, которых кормит казна. Строить планы побега. А мне нужны не арестанты. Мне с первого дня нужны строители. Они должны понять сразу, в первый же час: спасение и выживание — только в работе. Чем быстрее они построят себе крышу над головой, тем меньше их замерзнет. Чем крепче поставят стены, тем труднее будет сбежать. Все очень просто.

Я подошел к нему вплотную, глядя прямо в глаза.

— Поэтому вы немедленно возвращаетесь в Пермь. Ваша задача — закупить и доставить сюда в трехдневный срок все, что есть в городе: топоры, пилы, скобы, гвозди. Узнайте, напилили ли доски на нашей лесопилке — они понадобятся здесь. И главное — муку, соль и крупу. Много муки. Люди будут работать на износ, и они должны очень много есть. Еще — передайте властям в Пермском тюремном остроге, что им надо гнать поляков сюда, к Троице. Выполняйте.

Самойлов отбыл, и через два дня появилась «наша» партия арестантов. Сотни людей в серых