ЭХО 13 Род, Которого нет. Том 2 - Арий Родович

Перестройка пошла без слов. Злата, всё ещё дрожа, откатилась на бок и сползла чуть ниже, освобождая Ольге воздух и взгляд. Милена поднялась коленями на диван и заняла её место над Ольгой – не полностью, а так, чтобы одна ладонь у неё осталась на бедре, вторая – на животе. Ольга, поймав идею, приподнялась на локтях и потянулась к Злате – теперь уже её очередь была «сверху», но в другом, более бережном смысле.

Ткань и там, и там так и осталась «сдвинутой». Смысл «снимать» исчез – они очень ясно показали мне то, что хотели показать. Настолько ясно, что я почувствовал, как сам вцепился пальцами в подлокотник, хотя ни разу этого не делал.

В новый рисунок каждая вошла как будто в давно выученную партию. Ольга взяла Злату за талию и потянула к себе, выбирая удобный угол – ей нужно было видеть лицо, не только держать тело. Милена наклонилась к груди Ольги, и её поцелуи стали почти медитативными: неторопливые, длинные, с задержками в тех точках, где Ольга уже «знает». Разница между «знает» и «любит» – одна секунда. Милена давала обе.

Злата, всё ещё не до конца вернув дыхание, послушно подалась – и тут же ответила, как только смогла: ладони у неё легли на бока Ольги, сжали их, пальцы спустились ниже, там, где тепло поднимается быстрее всего. Ольга закрыла глаза и выдохнула с тем самым звуком, после которого вопросы «кого выберешь» звучат не вызовом – обещанием.

Дальше они работали втроём, как хорошо собранный механизм:

– если я смотрел на Милену, две другие открывали ей пространства – плечо, горло, грудь Ольги – чтобы я видел, как она делает своё дело;

– если на Ольгу – Злата принимала её лицо в ладони, Милена показывала профиль, и я читал каждую микродрожь;

– если на Злату – Ольга подчёркивала её линию, Милена служила фоном, который не гасит, а даёт масштаб.

Где-то здесь я понял, что «на грани» – не фигура речи. Они действительно шли по самому краю. Полное обнажение – без снятия; поцелуи – там, где их редко кто видит; ритм – тот самый, после которого не думают, а делают. И всё это – чисто, красиво, без грязного нажима. Только дыхание, кожа, кружево, которое теперь служило не одеждой, а рамкой картины.

Я не вмешивался. Дыхание, кожа, кружево – всё это склеилось в один тёплый шум, и у меня наконец получилось просто смотреть. Они делали это для меня – не друг для друга, не ради злости и не ради победы. Ради моего взгляда.

В какой-то момент я всё-таки глянул на часы. Лишь миг – привычка, не больше. Но этого мимолётного жеста хватило: Ольга поймала отражение циферблата в моих глазах и еле заметно кивнула Милене. Та ответила таким же едва заметным жестом, ладонь задержалась у Златы на талии – словно ставя мягкую точку.

Темп сам собой пошёл на убыль. Не обрыв – плавное затухание. Поцелуи стали короче, ладони – легче. Злата первой отстранилась на полладони, будто возвращая себе воздух, и виновато, по-девичьи улыбнулась мне: мол, мы знаем, что пора. Ольга провела щекой по её коже – последний штрих, как подпись на картине, – и отпустила. Милена скользнула взглядом между нами всеми и, не говоря ни слова, помогла Злате сесть ровнее.

Мысль «опоздаем» в комнате прозвучала без звука, но её услышали все. И это было правильно.

Они поднялись почти одновременно. На секунду будто стало неловко от собственной смелости – та самая после-вкусная тишина, в которой не хочется разрушать хрупкость момента словами. Я только кивнул: увидел. Дальше – бал.

Злата первой нашла голос – уже деловой:

– Нам нужен вечерний макияж. И волосы.

Она распахнула дверь и коротко сказала в коридор:

– Визажистов и парикмахеров – сюда, срочно.

Шальная императрица…

Ответ пришёл быстро. Минут через пять влетела небольшая бригада – шесть человек, по двое на каждую. Без придворной напыщенности, просто профессионалы с чемоданчиками. В комнате быстро расставили свет, разложили кисти, спреи, щипцы. Никто не задавал вопросов «что тут было» – в столице ценят умение не видеть лишнего.

Дальше всё пошло в том самом новом ритме – не в ускоренном, а рабочем. Зеркала под углом, клипсы на пряди, тон, коррекция, лёгкий контур. Ольга закрыла глаза и позволила мастеру выровнять тон кожи до фарфоровой гладкости; Милене подчёркнули скулы и «спрятали» упрямую прядь в собранный высокий хвост; Злате уложили волосы мягкими волнами, которые держали форму и не кричали о себе. Я впервые за вечер понял, насколько уверенно они умеют переключаться: ещё миг назад – искры, а сейчас – чистая дисциплина красоты.

Украшения лёгли на свои места так, будто изначально были созданы именно под эти лица. Ольга примерила серьги – мастер подал зеркало, и она, не открывая глаз, только кивнула: «оставляем». Милене пристегнули тонкое колье – и образ сразу «собрался». Злате поправили линию бровей, чуть темнее ресницы – и в отражении появилась та самая императорская дочь, но уже моя невеста, не просто титул.

С духами они возились дольше, чем с камнями. И правильно. Я наблюдал, как Ольга выбирает между двумя флаконами – один слишком сладкий, другой слишком «умный». В итоге она остановилась на том, где цитрус тонко уходит в древесный шлейф. Милена взяла что-то сухое, пряное – запах шафрана и тёплой кожи, который не спорит с клинком на поясе, которого сегодня, конечно, не будет. Злата долго нюхала крышечку, потом едва коснулась запястья пудровым оттенком – очень сдержанным, очень взрослым. И я понял, что это тоже было решение: не переигрывать.

Где-то между пудрой и тушью в комнату снова заглянули курьеры – осторожно, на полшага. Злата одним взглядом отправила их обратно: всё, что нужно, уже здесь. Мы действительно сделали ставку на вещи Оболенского и несколько нейтральных «штрихов» от великих – без риска и без лишних реверансов. Оставшееся аккуратно сдвинули к стене: заберут после.

Я поймал ещё один живой момент, за который люблю такие «мирные» сборы. Милена, уже с полу-готовой причёской, поймала Ольгу за локоть и молча помогла ей застегнуть сложную застёжку на спине – просто потому, что так быстрее. Ольга, в ответ, без слов поправила Злате тонкую ленту на платье – в том самом месте, где она могла бы некрасиво «заломиться» на фото. Никаких «соперниц», только странное сестринство троих, которые ещё десять минут назад вели свой тихий бой за мой взгляд.