Когда солнце взойдет на западе - Анна Кей

главу клана, собственного отца, отпустить его в столицу, чтобы стать ученым, но ему не позволили. И при всем клане наказали так, что до конца жизни он не смог в должной мере владеть левой рукой. Скажи, сестренка, хотела бы ты узнать правду?

Она не хотела. Единственное, чего она желала, – убраться из залитого кровью двора, чтобы не видеть десятки ёкаев и растерзанных тел людей, которые немногим раньше пытались упрекать ее. Да, Аямэ хотела от них избавиться, мечтала, чтобы этих стариков, забывших значение слов «долг», «честь» и «преданность», не стало, но не таким путем. Аямэ всегда думала, что если старейшины исчезнут, то это случится более мирно: они уступят свои места молодым наследникам или же скончаются от старости. Но никогда не желала им подобной участи – быть растерзанными на землях собственного клана ёкаями, против которых они сражались.

– Милая, славная сестренка Аямэ. – В голосе Хитоси звучала сладость, которая скрывала в себе яд. – Ты настолько сосредоточилась на себе и своих желаниях, твердо веря в выдумку, основанную на слухах, догадках и предположениях, что не знаешь истины. И я готов тебе ее показать.

Он повел головой, совсем немного, но по бокам от Аямэ, подобно страже, тут же стали два они. Хищные улыбки на широких лицах не предвещали ничего хорошего, но пока что Аямэ не хотела рисковать, опасаясь не только за свою жизнь, но и за всех, кто находился на территории дома. Она не сразу поняла, что убили только старейшин. Стоило последнему крику стихнуть, как ёкаи принялись пожирать тела и бесцельно бродить по двору. Но никто не бросился в дом, в здания слуг или додзё. Ёкаи остались на месте, не сводили глаз с Аямэ и Хитоси и больше ни на кого не нападали.

Перед Аямэ поставили зеркало. Большое, почти в половину человеческого роста, круглое и идеально вычищенное, так что Аямэ прекрасно видела в нем свое отражение. Вырезанный на бронзе дракон кружил по краю зеркала, ныряя на оборотную сторону, возвращаясь обратно, и от его движений начинала кружиться голова.

– Это унгайкё, – несколько равнодушно произнес Хитоси, но рука на катане сжалась крепче, и Аямэ сразу поняла: зеркало пусть и превратилось в ёкая, но оставалось ценным для брата. – Унгайкё видит суть вещей и хранит в себе память прошлых владельцев. Когда-то это зеркало наш с тобой дед подарил бабке за рождение сына, твоего отца. И оно прекрасно сохранило историю нашей семьи. Взгляни сама.

Аямэ подхватили под руки, поволокли к зеркалу, в котором отражалась она, но и не она. То же лицо, но покрытое шрамами, с меткой на лбу, что горела яркой искрой, пробивающимся сквозь одежды клеймом Сусаноо-сама на плече и пламенем в груди, растекающимся по телу тонкими нитями, – ее ки.

– Сильная. – Один из они, что тащил ее к зеркалу, неотрывно смотрел на отражение и морщился. Что-то в его голосе смутило Аямэ и вызвало удовлетворение, но она не сразу поняла, что именно, пока темнота его руки в отражении не стала светлеть, соприкасаясь с ее энергией.

Он опасался ее.

Эта мысль несколько успокоила Аямэ. Знание, что они считаются с ее силой, даже когда она безоружна, вселяло уверенность.

– Смотри. И смотри внимательно.

Хитоси оказался позади Аямэ быстро, почти так же быстро, как обычно двигалась она сама, и, положив руку ей на затылок, надавил, заставляя лбом прижаться к зеркалу. Аямэ мельком взглянула на его отражение – клубок тьмы там, где сосредоточена ки, серость в местах, где Аямэ светилась. Насколько же он очернил свою душу?

Это было последним, о чем Аямэ подумала, прежде чем ее голову заполонили образы, фигуры, детали. Разум охватили чужие эмоции, обрывки мыслей и чувств, воспоминания, ей не принадлежащие, и она рухнула на землю, как брошенная кукла.

Все в клане считали, что Сайто Юдай соответствовал своему имени, как никто другой. Достойный муж, справедливый глава клана и преданный, как все считали, супруг. Никто из Сайто не спорил с ним, все исполняли его приказы в точности и так быстро, словно за промедление полагалась смертная казнь, но Юдай никогда не совершал подобного. Он не был добрым, но никто не мог назвать его жестоким, пусть и правил Юдай железной рукой.

Сайто гордились своим главой. И еще больше гордости испытали, когда жена в течение года подарила ему двух сыновей, родив одного в начале года, а второго – на исходе.

Так считали в клане. И только в главном доме знали правду: супруга подарила ему первенца и наследника Юти, а служанка, которую он взял силой, пока жена не могла исполнять свой долг перед ним как перед мужчиной и мужем, родила второго ребенка, дала ему имя Син и скончалась на третий день от кровопотери: как бы лекари Сайто ни старались ее спасти, сколько бы энергии ни давали, все оказалось бесполезным.

Юдая смерть служанки не тронула, больше его волновал Син, которого законная супруга поначалу не желала признавать, но все же забрала дитя к себе после пяти ударов плетью и назвала собственным сыном.

Дети росли крепкими, здоровыми, и, пусть ки в них не неслась бурным потоком, как в Юдае, они обещали стать достойными оммёдзи. Он тренировал их лично, учил каждой стойке, развивал энергию, наказывал за любую провинность, потому что нуждался в достойных сыновьях, а не в своевольных мальчишках.

В тринадцать лет Юти и Син достигли своего предела, и с этого момента Юдай стал более жестким и жестоким по отношению к ним. По мере того как он создавал из них мужчин, разочарование в наследниках росло в нем все больше. Слабохарактерный Юти не мог призвать более пяти сикигами, а Син, сумевший овладеть шестью духами, никогда не проявлял должного интереса к учебе.

Юдай злился. Тренировки становились все более изнуряющими и сложными, но совершенно не помогали изменить детей. Как бы Юти ни старался, развить ки еще больше так и не смог. Его первая битва с ёкаем завершилась успешно, но вернулся он измотанным и разочарованным в собственных способностях больше, чем Юдай.

Син… продолжал искать способы избегать исполнения обязанностей. Когда пришел его черед впервые отправиться в битву, он слег с горячкой. В другой раз сломал руку. На третий – получил ожог от жаровни в храме, на которую случайно упал. И Юдай бы и дальше списывал все на несчастливое стечение обстоятельств, пока весенним днем Син не попросил отпустить его в столицу.

– Что ты сказал?

Юдай медленно, неохотно поставил пиалу саке на стол и перевел взгляд с испуганной служанки на сына. Тому следовало отдать должное – Сину только исполнилось пятнадцать, но он не вздрогнул, не отвел глаз и даже осмелился повторить глупые, по мнению Юдая, слова:

– Я прошу вас, отец, позволить мне отправиться в столицу, чтобы стать ученым.

Юдай нахмурился, поджал губы и задумчиво постучал костяшками пальцев по столу. Какое-то время он молчал. Выражение лица не менялось, даже борозда между бровями не становилась глубже, но и не разглаживалась, а потому понять, о чем Юдай думал, не представлялось возможным.

– Скажи, отчего ты вдруг решил бросить благородное дело оммёдзи и стать каким-то ученым? Человеком, который не поднимает в жизни ничего тяжелее свитка да кисти.

– Мне никогда не хотелось заниматься изгнанием духов и уничтожением демонов. – В этот момент Син отвел взгляд, сосредоточившись на цветах глицинии, что окружали поместье и заглядывали в распахнутые сёдзи, и не видел, как с каждым словом темнеют глаза Юдая, как крепче сжимаются его кулаки, а ноздри раздуваются от злости. – Мне претит мысль убивать кого бы то ни было.

– Даже ёкая, который может уничтожить твою семью? – Ярость еще не просочилась в голос Юдая, а потому Син не видел, как покраснело лицо отца.

– Думаю… Думаю, что смогу защитить свою семью благодаря тем знаниям, которые получил от вас, отец.

В голос Сина пробралась дрожь. Как бы он ни храбрился, страх перед отцом напомнил о себе, но даже тогда он не остановился и продолжил настаивать на своем.

– Так ты считаешь, что спасти свою семью будет важнее, чем десятки и сотни других семей? Ты наделен благословением Сусаноо-но-Микото, превосходишь старшего брата энергией, ты не можешь так просто отбросить этот дар и действовать как тебе заблагорассудится!

– Но я