Когда солнце взойдет на западе - Анна Кей

рыдать еще отчаяние, видя перед собой ёкая. Побелев от ужаса, мать дрожащей рукой направляла кайкэн на Цубасу, словно нож мог защитить ее от опасности, и недоверчиво качала головой. Губы ее шевелились, повторяя короткое «нет», но из горла не вырвалось ни звука, пока она не перевела умоляющий взгляд на Аямэ.

Аямэ же вдруг отчаянно захотелось рассмеяться. В этом вся Кику – обвинила ее в произошедшем, едва не убила собственными руками, но когда увидела реальную опасность, то попыталась скрыться за спиной дочери. Наверное, она впервые видела ёкая настолько близко, а потому не знала, что делать. Кику могла призвать своих сикигами, могла воспользоваться прикрепленным к поясу омамори, но вместо этого пятилась и смотрела на Аямэ требовательно и в то же время с просьбой.

Цубаса, точно зная, что Кику ничего не сможет ему сделать, легко отвернулся от нее, сосредоточивая внимание на Аямэ. Он не медлил: поднял ее на руки и принялся делиться собственной ки, согревая замерзшее тело. Аямэ даже не догадывалась, насколько холодно ей было, пока не ощутила энергию Цубасы, что начала распространяться внутри, помогая собственной ки пробудиться.

– Так слухи не лгали… ты действительно связалась с ёкаем… с демоном! – Бормотание матери и всхлипы служанок смешались, превратившись в шум, который становился громче, пока не превратился в звон, давящий на Аямэ. Головная боль стала невыносимой, и последним, что она запомнила, проваливаясь в беспамятство, стали проклятия со стороны матери и холодный ответ Цубасы.

Глава 18. Омытый кровью и слезами город

Ни разу за последние пятнадцать лет Хитоси не испытывал такого покоя, как в миг, когда отсек отцовской катаной голову Тосиюки. Он не тревожился, его не мучила вина, он не подумал, что поступает неправильно. Наоборот, Хитоси впервые ощутил себя счастливым – он все сделал правильно и наконец мог вдохнуть полной грудью, не обремененный волнениями и необходимостью следовать глупым правилам клана, который давно прогнил изнутри.

Он не думал о связи с ёкаями. Договор, скрепленный кровью, между ним и сютэн-додзи не стоил почти ничего. Использовать его кровь, чтобы освободить проклятых богов? Не вмешиваться, когда ёкаи убивают оммёдзи? Позволить им творить все, что они пожелают и не препятствовать этому? Это оказалось куда проще, чем Хитоси изначально думал. В ответ он желал, чтобы в нужный момент ёкаи напали на его клан и убили стариков, возомнивших, будто их мнение единственно верное.

Самым сложным пунктом договора оказалась Аямэ. Ёкаи жаждали убить ее, в то время как Хитоси требовал не трогать сестру. Во всем клане только у Аямэ оставался здравый смысл и странное, непонятное для Хитоси стремление избавиться от законов старой власти и установить правление, при котором отношения будут строиться на взаимоуважении и понимании желаний других людей. Жаль, что эта идея родилась так поздно и не под влиянием Сайто. Хитоси мог с уверенностью сказать, что на формирование подобных мыслей повлияло Бюро и люди, окружавшие Аямэ последние десять лет.

Хитоси потер висок, избавляясь от ненужных мыслей. Какой от них толк, если ни одно из размышлений ни к чему не приведет. Подняв взгляд с земли, Хитоси прищурился – яркое рассветное солнце поднималось из-за горы за спиной, давая возможность рассмотреть расстилавшийся перед ним город. Находящийся чуть в низине и упирающийся в бесконечное море, Накаяма походил на десятки других городков страны. Серо-коричневые небольшие домики жались друг к другу в попытке противостоять ветру и бурям, прячась среди зелени лесов и расстилаясь у подножия горы. Храм Хитоси заметил сразу. Ярко-красные тории[123] горели в свете солнца, привлекая внимание любого, кто смотрел на город сверху.

Накаяму Хитоси выбрал случайно. Ёкаи исполнили свою часть договора, избавившись от старейшин, и теперь ему следовало вернуть долг – освободить проклятого бога, чтобы тот уничтожил город. Лишенные в Ёми жизненной энергии, которую получали от убийства людей, а после побега долгое время скрывающиеся от оммёдзи, ёкаи жаждали насытиться всем, чего были лишены долгое время: кровью, убийствами и энергией жизни.

Сожалений и раскаяния Хитоси не испытывал, хотя думал, что в какой-то момент эти чувства должны посетить его. Вместо этого он равнодушно смотрел на город, который вот-вот исчезнет по его вине, и думал, что это утомительно. Боги, ёкаи, жизнь, смерть, уничтожение чудовищ и спасение жизней людей… Почему это должно волновать его, когда на его боль никогда и никто не откликался?

Сютэн-додзи подошел к Хитоси неторопливо, перекатываясь из стороны в сторону на бочкообразных ногах. Он еще не стал они, но и не выглядел как человек. Нечто среднее, и именно поэтому сютэн-додзи стал тем, кто заключил договор с Хитоси.

– Хоть меня и родила человеческая женщина, я никогда не смогу в полной мере понять людей. – Сютэн-додзи покачал головой, тяжело вздыхая и похлопывая себя по округлому животу. – Почему сразу не убил своих старейшин, Хитоси-кун? Ведь мог.

– Потому что все нужно делать в определенное время.

Сютэн-додзи задумчиво склонил голову, терпеливо ожидая продолжения, но Хитоси не торопился. Мысли его текли медленно, то и дело возвращаясь к Аямэ. Очнулась ли она после видения унгайкё? Поняла ли его мотивы? Что предпримет теперь, когда знает, что на самом деле представляет собой их клан? Хитоси криво улыбнулся – его не трогала судьба тысяч людей, что вскоре умрут, но волновала сестра.

– Старейшины упивались своей властью и безнаказанностью. Я хотел, чтобы они лишились всего в тот момент, когда считали, что их слово весомее, чем приказ императора или сёгуната. Чтобы они рухнули с вершины в такую пучину страха и боли, откуда невозможно выбраться. Чтобы перед смертью думали, как это несправедливо – получить все и тут же этого лишиться.

– Выходит, что твое желание исполнилось? – тут же спросил сютэн-додзи, искренне, насколько это возможно для ёкая, любопытствуя.

В ответ Хитоси неразборчиво хмыкнул. Он отомстил, но исполнилось ли его истинное желание? На этот вопрос он не смог дать ответ даже себе. Хитоси ощущал мрачное, вязкое удовлетворение, даже счастье, что казалось странным – Сайто почти пятнадцать лет выбивали из него это чувство любыми способами.

– Скажи, Сайто Хитоси, – вдруг произнес сютэн-додзи глубоким, задумчивым голосом, поворачиваясь к нему всем своим грузным телом, – разве тебе не жаль людей, которые умрут по твоей вине?

– Почему я должен их жалеть? – Хитоси недоуменно взглянул на него, нахмурившись. – Кто они для меня? Лишь люди, которые умеют только есть, работать и плодиться. Они молятся богам, но собственными страхами создают ёкаев. Ненавидят оммёдзи, но если на них нападет ёкай, то сразу просят нашей помощи. Мне плевать на них, как и им плевать на меня. Так почему я должен чувствовать вину за то, что исполняю свою часть сделки?

Сютэн-додзи взорвался оглушительным смехом, довольно похлопывая себя по ногам и удовлетворенно щурясь. Он выглядел искренне счастливым, и, даже когда хохот утих, порой короткие смешки вырывались из него наружу.

Хитоси решил не обращать на это внимания и перевел взгляд на ёкаев, которые толпились за его спиной. Большинство из них прибыли из Ёми – сбежали пару лет назад, когда открылись врата, и успешно скрывались все время, пока не встретили сютэн-додзи, а после не сошлись и с Хитоси.

Он знал большинство из них: высоких крепких они с тэцубо наперевес, кровожадных кидзё, призраков-онрё, что тенями скользили между ёкаями, слишком похожими на обычных людей нукэкуби, но с такой жаждой крови во взглядах, что никто и никогда бы не принял ни одного из них за человека. Чуть поодаль стояли мононоке – не те призрачные духи, что могли вселяться в живых и с их помощью разносить болезни, а огромные скелетообразные чудовища, нависающие над остальными демонами. В их груди клубилась тьма, в глазах горело синее пламя Ёми, а рты, казалось, улыбались, хотя никогда прежде Хитоси не видел и не слышал, что черепа на это способны. Вокруг ног мононоке копошились четверо дзёрогумо. Прекрасные лица, узкие плечи, полуобнаженная грудь, прикрытая