Когда солнце взойдет на западе - Анна Кей

– Ты!

Первым Аямэ заметил Рюити и сразу рванул к ней, локтями расталкивая оммёдзи. Привыкший, что среди Сайто никто и никогда не перечил ему и любой ученик освобождал путь, Рюити явно рассчитывал на подобное отношение и в Бюро, но получил отпор. Пострадавшие скорее от неожиданности, чем из-за слабости, оммёдзи преградили ему дорогу, призвав сикигами, дабы сразу показать, что настроены противостоять наглецу. Растерялся Рюити и замер лишь на миг, а после с рычанием обнажил клинок, готовый вступить в схватку.

– Опусти оружие, если не хочешь опозориться еще больше. – Аямэ вышла вперед, недовольно глядя на Рюити. Покрасневшие от ярости глаза впились в нее, обещая расправу, рука с мечом медленно поднялась, и острие клинка указывало на Аямэ.

– Из-за тебя наш клан пострадал! Из-за тебя и этого урода Хитоси! – Голос Рюити походил на звериное рычание, и несколько ближайших к нему оммёдзи взялись за рукояти своих мечей, но не спешили их обнажать.

– А где был ты, что не защитил никого? – крикнула в ответ Аямэ, и это еще больше разозлило Рюити. Его ки стала ощутимой, тяжелой, но почти сразу стихла, как только рука Рёты легла на его плечо:

– Побереги силы, чтобы разобраться с Хитоси.

– И мы просто примем, что главой станет… – пренебрежительно, как ругательство, выплюнул Рюити. – …стала подстилка ёкаев? Ты ведь не думала, что этого никто не заметит? Твоя энергия так переплелась с энергией этого Карасу-тэнгу, что сразу ясно, как ты берегла свою невинность до брака!

– Тебе следует думать, прежде чем говорить. – Цубаса возник рядом мрачной тенью, грозно глядя на братьев.

Если бы не Рёта, Рюити наверняка бы набросился на Цубасу. Похожий на быка своей покрасневшей толстой шеей и раздувающимися ноздрями на потемневшем лице, в другое время и других людей он бы смог испугать, заставить склониться перед ним и не рисковать навлечь на себя гнев. Но в Бюро закаленные сражениями оммёдзи лишь напряглись, готовые вступить в возможный бой с Рюити.

– Довольно. – Рёта крепче сжал его плечо и бросил короткий, пустой взгляд на Аямэ и более долгий, нечитаемый – на Цубасу.

Аямэ нахмурилась, крепче стиснув зубы. Каждый раз, когда Рёта встречал Цубасу, он смотрел на него со смешанными эмоциями во взгляде, понять которые Аямэ не могла. Любопытство, легкая настороженность, но что-то еще таилось в глубине, и из-за этого она каждый раз настораживалась, испытывая неясное волнение.

– В Бюро, вероятно, совсем позабыли о предназначении оммёдзи, раз ёкаи свободно прогуливаются по вашей земле. – Рёта осмотрел всех, кто его окружал. Люди и кицунэ стояли бок о бок, молчаливые и строгие, и казалось, словно между ними и Рётой выстроили непроходимую стену.

Аямэ молчала, хотя высказаться хотелось до дрожи. Она понимала Рёту – сама в прошлом ненавидела ёкаев с той силой, что способна уничтожить мир. Но знала, что порой ёкаи способны защищать людей с рвением большим, чем оммёдзи. Большим, чем ее клан.

С прибытием Нобуо-сенсея, на чьем лице окончательно поселились усталость и тревога, разговоры стихли. Оммёдзи Бюро вместе с ёкаями чуть отстранились от Рёты и Рюити, и братья выделялись в толпе, как два дерева в пустынном поле. Короткая напутственная речь завершилась перечислением имен тех, кто отправится в Накаяму, и на миг Аямэ подумала, что ее оставят в Бюро, но имя прозвучало, и она смогла облегченно выдохнуть, готовая к сражению.

Им дали время, чтобы собраться в путь. Дорога на лошадях занимала почти три дня. Полтора, если сменить лошадей в дороге и скакать без остановок. Выдвигаться следовало как можно скорее, чтобы прибыть в Накаяму к завтрашнему вечеру. Не самое удачное время, ёкаи набирались сил с наступлением темноты, но оммёдзи и без того задержались, а потому любое промедление было недопустимым.

Дорога казалась нескончаемой. Они проносились мимо гор, рек, лесов, городов и деревень. Несколько раз останавливались сменить лошадей и передохнуть, чтобы не приехать в Накаяму измотанными и обессиленными, и в эти моменты привлекали внимание людей. Их провожали встревоженными взглядами и испуганным шепотом, исполняли просьбы и даже пытались помочь, но не задавали вопросов. Словно чувствовали, что, если оммёдзи сейчас не справятся со своей задачей, им никто не поможет.

Они добрались до Накаямы, когда солнце медленно, неохотно ползло к горизонту. Их ждали: ёкаи, посланные богами для помощи, с раннего утра пытались проникнуть в город, но не удалось. Аямэ заметила кицунэ с опаленной рукой, к которой бросилась одна из оммёдзи, и нахмурилась. Лисиц никто бы не назвал слабыми, но они так и не смогли войти в Накаяму?

Им следовало придумать, как пробраться в город, но в голове Аямэ царила пустота – она понятия не имела, что делать.

– Барьер не поддается нашей ки. Кто-то в городе потратил немало сил, чтобы не позволить нам войти. – К Аямэ приблизился Такуми, которого она меньше всего ожидала здесь встретить.

Дзинко улыбался, но слабо, натянуто, скорее пытаясь казаться расслабленным и спокойным, чем действительно чувствуя себя таковым. Он с интересом рассматривал Аямэ, из-за чего она едва не вздрогнула – столь пристальное внимание ей не нравилось, но попросить его прекратить она не захотела, уверенная, что он пояснит причину своего поступка.

Так и вышло. В глазах Такуми вспыхнул интерес, улыбка стала более широкой и настоящей, но и коварной, чем мгновенно напомнила Аямэ о Генко.

– Так Карасу-тэнгу-сама решился. А вы, Аямэ-сан, вероятно, больше не думаете, что не способны полюбить кого-то вне семьи?

Она не знала, что испытывала – раздражение от замечания Такуми или досаду, что он оказался прав. В любом случае чувство неприятно щекотало нервы, вызывая раздражение, которое пропало почти сразу, как рядом оказался Цубаса. Легко задвинув ее себе за спину, он скрестил руки на груди и недовольно уставился на Такуми, миролюбиво и немного виновато улыбающегося.

– Карасу-тэнгу-сама! Да благословят боги вас и ваш союз. Думаю, мне пора. Кажется, из-за барьера идет человек.

Все стоящие рядом услышали слова Такуми и обернулись в сторону города, частично спрятанного за лесом. Среди деревьев действительно мелькнул силуэт в белом, и к оммёдзи с ёкаями выбежала девушка: заплаканное, перекошенное от ужаса и исцарапанное лицо, растрепавшаяся коса, тонкий нагадзюбан в пятнах крови, босые, израненные ноги. Она с трудом дышала и не сразу заметила людей перед собой, но когда увидела, то вместо облегчения лицо исказилось еще большим ужасом. Она закричала – скорее захрипела – и попятилась, но стоило спине удариться о ближайшее дерево, как девушка заверещала и рухнула на землю, прикрывая голову руками.

Такуми осторожно, медленно приблизился, умышленно громко шагая, чтобы не испугать ее беззвучными лисьими движениями. Так же медленно присев напротив, он аккуратно коснулся рук девушки, потянул на себя и заставил ее поднять голову. На миловидном лице отразилась паника столь сильная, что Аямэ ощутила, как ладони взмокли от тревоги и волнения. Она видела испуганных людей, но никогда прежде – настолько.

– Все хорошо, дитя, – мягко, ласково сказал Такуми, потирая большими пальцами тыльные стороны рук девушки. – Ты в безопасности.

Она покачала головой, сжалась сильнее и затравленно посмотрела за спину Такуми. Ее глаза безошибочно выловили в толпе всех ёкаев. Она осмотрела кицунэ, задержала взгляд на Цубасе, вновь взглянула на Такуми, сосредоточившись на его голове, где, как знала Аямэ, могли торчать лисьи уши.

– Никто из тех, кого ты видишь, не причинит тебе вреда. Клянусь именем моей богини Инари-ками-сама. – Подождав какое-то время, Такуми продолжил тем же вкрадчивым, осторожным голосом: – А теперь скажи, что случилось?

Ответила девушка не сразу. Вновь втянула голову в плечи, сильнее сгорбилась, словно надеялась, что на ее спине вырастет черепаший панцирь и спрячет от опасностей. Когда она заговорила, голос походил на шелест сухой травы – безжизненный и невзрачный:

– Они пришли на рассвете. Их было так много. Они просто нападали на всех, кого видели, залезали в дома и… и… – Девушка всхлипнула и зажала рот руками, вырвав их из ладоней Такуми и боясь издать хоть звук. Плечи ее сотрясались от беззвучных рыданий, недолгих, но душераздирающих. – Матушка и отец… спрятали меня, отдав все