Когда солнце взойдет на западе - Анна Кей

«Если Аямэ прибудет, они смогут ее задержать», – подумал Хитоси, осматривая полчища ёкаев. Санмэ-ядзура, каси, дзикининки, нуэ… Им не было конца, и некоторых из них Хитоси видел впервые. О футакути-онне[124] он слышал, как и о микоси-нюдо, но ни разу не встречал их лично, а потому его взгляд то и дело возвращался к этим ёкаям, слишком похожим на людей, но не имеющим в себе ничего человеческого.

– Сперва нужно избавиться от каннуси и мико, а заодно разрушить храм, чтобы никто не посмел нам мешать.

Сютэн-додзи в компании додомэки, тихо подошедшей к нему, внимательно, неотрывно смотрел на Накаяму, поджимая толстые губы. Лицо его выражало предвкушение, и Хитоси тихо хмыкнул. Он знал это чувство едва ли не лучше других.

– Хитоси-кун, следовало раньше это сказать, но я никак не мог подобрать удачный момент. Если твоя сестра прибудет сюда со своим тэнгу…

– Оставьте ее мне. – Хитоси перебил сютэн-додзи, сосредоточившись на городе. – Ей смогут противостоять дзёрогумо – Аямэ с детства боится пауков, но, если ее нужно убить, я хотел бы сделать это лично.

– Собственными руками убьешь последнего родного человека?

Хитоси поджал губы, не сразу найдясь с ответом. Он оставил ее в живых, чтобы… что? Почему? Чтобы она поняла его? На это Хитоси наверняка мог рассчитывать. Какой бы вспыльчивой Аямэ ни казалась, она умела думать и делать выводы. Но она не простит его. Пусть ее ненависть к ёкаям прекратила быть настолько всепоглощающей, ведь в итоге Аямэ сошлась с Карасу-тэнгу, но она не забыла смерть Рэн да и желание помогать людям, пусть она и недолюбливала их, все равно сохранила.

Так почему он оставил ее в живых?

Эта мысль настойчивым мотыльком, что бьется в бумажный фонарик, кружила в голове Хитоси, когда он в сопровождении десятков ёкаев вошел в Накаяму. Они шли улицами так, словно наступил Парад сотни демонов, вот только солнце уже почти поднялось, стояла весна, а предводителем шествия стал не Нурарихён[125], а сютэн-додзи.

Почему он оставил Аямэ в живых?

Впервые Хитоси ничего не делал перед храмом. Не кланялся, не омывал руки и рот, когда вошел на территорию; не шел к алтарю, чтобы помолиться. Вместо этого он смотрел, как ёкаи, крича и шипя от боли, обжигаясь о святую землю, разрушают святыни, святилища и зал молитв. Когда же кровь первой мико окропила землю, воздух сотряс радостный вопль – оскверненный храм больше не причинял ёкаям боль, и их действия стали еще более смелыми и жестокими.

Почему он оставил Аямэ в живых?

Уничтожить храм оказалось поразительно просто и быстро, лишь тории упрямо стояли на месте, отказываясь падать, как бы мононоке ни пытались их обрушить. Подобное упорство могло бы вызвать зависть, но сейчас мешало как можно скорее исполнить задуманное. Сютэн-додзи какое-то время позволял мононоке и дальше пытаться повалить тории, но в итоге сказал прекратить и обратился к Хитоси:

– Твой черед.

Небольшое каменное святилище в глубине храма упиралось в стену деревьев. Маленькое, изувеченное временем и природой, оно испускало ки, которую не могли подавить даже четверо каннуси, что служили в храме, а после их смерти энергия и вовсе била наружу ключом.

От Хитоси требовалось немногое – лишь поделиться энергией. Когда ки коснулась святилища, по земле разнесся гул, но бог так и остался заперт. Но стоило Хитоси дать еще немного своей энергии, надавить ею, как взревел ветер, не сильный, но достаточно ощутимый, чтобы поднять пыль и бросить ее в глаза присутствующим. А следом за ним каменное святилище разлетелось во все стороны острой крошкой, и перед Хитоси явился бог.

Хитоси смотрел на него, но не видел, все еще погруженный в свои мысли.

Почему он оставил Аямэ в живых?

Бог поднялся на ноги. Похожий на человека, но слишком высокий, угловатый и несуразный. Он выглядел как искривленное дерево, ветви которого торчали в разные стороны. Длинные руки с длинными пальцами висели вдоль сгорбленного тела безжизненными плетями, почти касаясь земли. На поясе, закрепленный на потрепанной перевязи, болтался тати. Всклокоченные волосы закрывали лицо, не давая его рассмотреть.

Все эти детали Хитоси отметил отстраненно, не вникая в увиденное, а продолжая обдумывать одну и ту же мысль, которая отказывалась оставлять его в покое.

Почему он оставил Аямэ в живых?

Он не славился жалостью, не стремился казаться лучше, не думал, что она могла исправить Сайто, ведь для этого было слишком поздно. Так почему?

Бог, стоявший напротив Хитоси, дернулся и поднял голову. Болотная зелень его глаз столкнулась с холодными, почти серыми глазами Хитоси, и пытливый взгляд бога привел его в чувство.

Кто-то должен знать его историю. Не просто думать, что Хитоси отомстил за свою семью, а понять, из чего родилась месть, что ее питало, что давало ему силы растить ненависть в себе настолько долго, что она стала его неотъемлемой частью.

И Аямэ, его любимая и глупая сестрица Аямэ, подходила на эту роль как никто другой.

– Ты пробудил меня, человек. Зачем? – Гулкий и низкий, как накатывающие на берег волны, голос привел Хитоси в чувство.

– Чтобы ты отомстил богам, пленившим тебя. И людям, которые перестали в тебя верить.

Бог поднял голову выше, посмотрел на город, над которым уже почти полностью поднялось солнце, а его жители только просыпались и даже не предполагали, что их ждет. Бог не спешил. Его взгляд блуждал от одного дома к другому, ноздри раздувались, пытаясь уловить запах чего-то, что не чувствовали другие. А потом бог поднялся во весь рост, оказавшись куда выше, чем Хитоси предполагал, и расхохотался. В его смехе слышались рев бури, грохот перекатываемых волнами камней, шум прибоя. В нем звучало обещание смерти.

– Араси-сан был богом шторма, которому поклонялись жители Накаямы. Помимо Сусаноо, они молились Араси-сану, веря, что именно он оберегает их дома. Но стоило ему попасть в немилость богов Небесного царства, как люди отвернулись от него и принялись восхвалять Сусаноо. Не слишком преданно, ты так не думаешь, Хитоси-кун? – Сютэн-додзи тихо посмеивался, глядя на него. – Что ж, думаю, сейчас мы собственными глазами увидим, что такое божественное возмездие.

Стоило ему произнести последнее слово, как небо заволокло тучами, ветер разыгрался с такой силой, что Хитоси пришлось упереться пятками в землю, только бы устоять на месте, а на море поднялся шторм.

Бог начал мстить.

* * *

Тело казалось неподъемным. Аямэ с трудом открыла глаза, тут же поморщившись от яркого света, и хрипло выдохнула. Болело все. Каждая мышца в теле отзывалась глухой, тянущей болью, будто Аямэ безостановочно тренировалась несколько суток. Только сознание оставалось ясным и незамутненным.

– Не торопись, дай себе отдохнуть. – На щеку мягко легла прохладная рука Цубасы, и Аямэ прижалась к ней, хотя шея тут же отозвалась неприятным тянущим чувством.

– Почему так больно? – прошептала она, стараясь больше не двигаться.

– Тело борется с энергией ёкая. Унгайкё пусть и безобидный цукумогами…

– Что-то не верится, – тихо пробормотала Аямэ и поморщилась, когда Цубаса ткнул ее пальцем в лоб и продолжил:

– …но в нем оказалось слишком много энергии демонов, потому ты настолько ослабла.

Медленно, стараясь не повторить ошибок, Аямэ приоткрыла глаза. Свет больше не причинял боли, хотя и казался все еще слишком ярким. Осторожно и медленно она осмотрелась, с трудом узнавая свой дом в Бюро.

– Сколько я спала?

– Почти два дня. – Что-то в голосе Цубасы насторожило Аямэ, и она нахмурилась. В сердце мгновенно заползла тревога, но пока смутная, а потому более пугающая.

– Прости, – тихо произнес Цубаса, отвлекая ее от размышлений.

– За что?

– Я не смог тебя защитить. Слишком сосредоточился на поручениях Аматэрасу-ками-сама и поздно осознал, что не ощущаю твоей энергии. Опоздай я еще на мгновение, и мать бы убила тебя собственными руками.

Аямэ могла разозлиться, но не нашла в себе сил и желания это сделать. Крылья за спиной Цубасы повисли, растекшись по полу взъерошенной кучей, а сам он выглядел раздавленным, почти сломленным. Когтистые пальцы одной руки неуверенно касались