Чёрная печать империи - Анастасия Разумовская

Толстой прищурился:

– Мать – Ксения Николаевна Трубецкая, но не из князей Трубецких. Или вы хотите сказать, что всё же происходите именно с князей? Отец неизвестен.

Даша криво улыбнулась, и усмешка скорее изуродовала, чем украсила скуластое лицо.

– Из князей, да не из тех. И не по матери, та была родом из крепостных. По отцу я – Шаховская.

Кошачьи глаза Паши округлились. Вероника сморщилась:

– Она лжёт.

– Лжёт, – согласился Влад, взводя курок. – Дарья Романовна, вы родились в начале девяностых. Галактион в тот момент был подростком, а отец его уже несколько лет как мёртв…

Трубецкая хмыкнула. Посмотрела в жёлтые глаза монстрюка:

– Привет, кузен.

Паша поперхнулся:

– Вы… вы… но как вы можете…

Даша перевела взгляд на замершего Влада, игнорируя злящуюся Веронику.

– Галактион Родионович был не единственным сыном Родиона Фёдоровича Шаховского. Его старший брат – Роман Родионович Шаховской умер в двадцать два года. От битбубурата. Подающий надежды кадет. А ещё изрядная сволочь, любитель потрахать невинных баб. Таких, как моя мать.

– И откуда вы…

– Был? – перебила Веронику Влад.

– Был. Шаховской мёртв. Умер почти сразу после смерти капитана Баева, – губы Даши дёрнулись, в глазах мелькнула боль. – Влад Алексеевич, я понимаю, вам трудно поверить, но рассудите сами: почему Шаховской, считая меня террористкой, постоянно меня щадил? Да просто зверь сентиментален. Я для него такая же племянница, как и ваш Паша. Только Паша – сын монстрюка, а я – его любимого старшего братца.

– У вас в анкете указана несовместимость… – начал было Толстой и осёкся.

– Естественно, – Даша пожала плечами. – От скрещивания Рюриковичей с Рюриковичами процент вероятности рождения монстрюков вырастает.

Вероника закусила пухлую губу. Влад не сводил дуло со лба Трубецкой-Шаховской. Один Паша опустил пистолет и взирал на Дашу в полном изумлении.

– И вы теперь хотите сказать, что раскаялись и теперь с нами? – насмешливо уточнила Вероника.

– Не с вами. Не с ними. Похрен, – процедила Трубецкая.

Достала из кармана фляжку, глотнула. Спустилась под прицелом, подошла к двери, пошарила по ней, нашла потайную кнопку. Нажала. Отдёрнула палец, на подушечке которого выступила кровь. Машинально засунула в рот.

– И фто дальфе?

– Ждать, – Вероника пожала плечами. – Химический анализ крови занимает примерно…

И тут же дверь щёлкнула, отворившись.

– Видимо, у них магический анализ, – смущённо пояснила Вержбицкая.

Даша вошла первой. Паша, прошедший следом, протянул было лапу к выключателю. Даша схватила её, останавливая:

– Не надо. Оборотни видят в темноте. Здесь наверняка есть защита, которую активирует свет.

– Ну не все же оборотни видят, – пробормотал Паша, но спорить не стал и лапу убрал.

Здесь было темно, но не совсем, ведь даже глаза хищников не могут видеть в полной темноте. Монстрюк пошёл вперёд, за его руку схватилась Даша, за Трубецкую – Вероника. Влад шёл последним, то и дело спотыкаясь. Следующая дверь так же открылась при помощи крови.

– Никакой фантазии, – нервно рассмеялся Паша.

– Ты убила Шаховского, – уточнил Влад.

Даша обернулась, снова глотнула из фляжки.

– Это не было сложно. Шах слишком ослаб, чтобы оказывать сопротивление. А ещё я угнала его «поморочку». Так что давайте заканчивать тут и убирайтесь.

Паша чихнул, промурлыкал:

– Мы в зале. Большом. Аппараты…

Влад внезапно разозлился:

– Чушь! Насчёт света. Не все оборотни видят, а сыворотка нужна всем.

И включил фонарик. Вероника взвизгнула. Толстой посветил по сторонам. Квадратный бетонный зал. Какие-то баки, от краников которых идут прозрачные узкие шланги. Какие-то трубы. Вентили…

– Похоже на самогонную мастерскую, – рассмеялся курсант.

Вероника поёжилась. Паша, обычно настроенный на юмор, тоже явно чувствовал себя неуютно. А вот Трубецкая, привалившись к одному из пластиковых баков, в свете фонарика мерцающих синеватой жидкостью, просто хлебала своё пойло, как будто находилась в баре.

– Давай что ли, – проворчал монстрюк и протянул лапы. – Погнали. Снесём тут всё к чёртовой бабушке. Пусть братьяшки-оборотняшки порадуются после битвы.

– Да уж, – прошептала Вероника. – Валим отсюда побыстрее.

– Вы можете оставить взрывчатку мне и валить, – заметила Даша. – Мне нет смысла жить дальше. Жизнь – такое дерьмо, господа, если разобраться.

– С чего мы должны тебе верить? – прошипела Вероника.

Трубецкая криво улыбнулась.

– Не верьте. Похрен. Я всё равно отсюда не уйду. Это у вас – светлое будущее. А у меня только прошлое. К тому же на Шаховском точно обнаружат отпечатки моих пальцев, так что… далеко мне не уйти.

– Дарья Романовна, – раздражённо заметил Толстой, – кончайте надираться!

– Идите нахер, Влад Алексеевич. Я провела вас к вашей цели. Вы хотите уничтожить мир? Уничтожайте. Мой мир уже уничтожен. Но на вашем месте я бы набрала себе сыворотки. Я свидетель – на людей она тоже действует.

– Госпожа Трубецкая права, – заметила Вержбицкая.

Паша снова чихнул.

– Ты заболел? – забеспокоилась революционерка.

– Водка, – скривился монстрюк. – С лимоном и гвоздикой.

Его мордочка стала несчастной. Он поискал между баками и нашёл порожнюю канистру. Подставил под кран, открыл его, и присев, стал наблюдать за мерцающей струйкой.

– Зачем вы пришли, Дарья Романовна? – хмуро уточнил Влад.

– Умереть.

Даша закрыла глаза. Вероника покосилась на неё, достала телефон. Нахмурилась.

– Ловит… Странно.

– Это ж типа реанимация для оборотней, – рассмеялся Паша. – Смотрите, тут даже следы крови на бетоне остались.

– Здравствуйте, Василиса Максимовна, – защебетала Вероника по телефону. – Да, это Вероника Вержбицкая. У меня тут подруга переживает за героя Баева, всё спра… Что? Умер? Да… А когда? Ох, какая жалость!

Все трое уставились на бледную Дашу. Та открыто плакала, не замечая слёз. Паша встал, подошёл к настороженному Владу, положил лапу на пистолет, заставляя друга опустить оружие.

– Спасибо большое, Василиса Максимовна. Да-да, вечером я на дежурстве. Нет, не забуду. Сливовое, да. Как только атака закончится.

Вероника положила трубку. Посерьёзнела.

– Мне очень жаль. Дарья Романовна, и всё же… со смертью любимого мужчины жизнь не прекращается. Есть то, что выше любви. Свобода, например. Справедливость. Борьба с угнетателями. Вы знаете, что в Курске есть людская колония? Люди выживают в ужасных условиях, почти диких. И всё же, то, что все погибли, неправда. И в Курске, и в Иркутске,