Чай со звездным сиянием. Книга 2 - Марта Льян

– Давай выкладывай. Если версия реально рабочая, то сейчас быстренько обсудим, и надо будет предупредить Шалимара. С чего ты взял, что она – сфинкс?

– Арикъялны чувствуют природу друг друга, – начал Кадер. – Наша возможность ощущать магию помогает отличить своих – не сразу, не на дальнем расстоянии, но тем не менее. Два арикъялна несколько минут находятся в одном небольшом супермаркете? Они знают друг о друге. Едут в одном трамвае? Тоже. А при более близком контакте, если будет достаточно времени, можно легко определить, из какого народа твой собеседник. Банальный пример: когда мы вместе ехали сюда из Вены, мы с Эсси знали, что в вагоне есть еще арикъялн. И Дирк о нас знал. Вычислили мы друг друга быстро: потому и Эсси на него полдороги косилась, и он на нас поглядывал. А когда начали разговор, Дирк определил, что я – джинн, хотя я ему об этом не сообщал.

– Ну да, – кивнул лепрекон. – Ты это, заканчивай с введением в тему. Я понимаю, что ты Уинслоу просвещаешь, но ведь неоднократно уже обсуждали тот факт, что мы чувствуем проявления магии и магические сущности других.

– Хорошо, давайте вкратце, – согласился он. – Помнишь пословицу, Уилл? «Ночью все кошки серы».

Молодой человек неуверенно кивнул, все еще не понимая, к чему клонит его друг.

– Наша трактовка этого выражения недалеко ушла от человеческой версии. В пустынных Скрытых Оазисах так говорят про сфинксов, которые выполнили больше трех желаний. У них механизм, правда, посложней моего: вместо желаний – загадки. Если дашь верный ответ, то сможешь отдать сфинксу приказ, нет – останешься ни с чем. Дальше принцип тот же. Как только количество выполненных желаний переваливает за три, в магической составляющей их организма происходят изменения, после чего другие арикъялны ее больше не чувствуют. То есть сфинкс в человеческом облике воспринимается нами как человек, даже если долгое время жить с ним в одной комнате. Если он сам не признается или как-то себя не выдаст, никогда не догадаешься. «Ночью все кошки серы» – про то, что при определенных условиях сфинкса не отличить от человека.

– И как ты до этого дошел? Как она себя выдала? – поторопил его Дирк, украдкой усмехнувшись над тем, как Уилл отчаянно пытается переварить новую информацию.

– Когда мы в первый раз встретились с Терезой – еще до твоего появления – я упомянул наше традиционное печенье. Помните финиковые солнца, которые я на Новый год делал? В общем, Тереза сразу же восторженно подхватила идею, сказав, что оно потрясающее и что она может его приготовить. Вопрос: как она о нем узнала?

– Ну, узнала, и все. В чем проблема? – насторожился лепрекон.

– Как думаешь, много ирландцев, австрийцев или французов умеют готовить аль-лугаймат? Именно местные, а не те, кто приехал в страну из краев, где это блюдо популярно.

– Умеют готовить что? – переспросила Эсси.

– Арабские пончики с финиковым сиропом и кунжутом. Не заморачивайся, потом расскажу подробнее.

– Может, кто и умеет, – продолжал спорить Дирк. – Любитель восточной кухни или тот, кто случайно рецепт узнал и ему дико понравилось. Это ни о чем не говорит.

– Не отрицаю. Но тут у нас вроде как человек, который знает о традициях арикъялнов, живущих за тысячи километров отсюда. При этом, по ее словам, она не общается с нашими, кроме Берна и Эсси. А еще у нас этот рецепт, вместе с несколькими другими, по традиции неплохо оберегают. Солнечное печенье ведь счастье символизирует, а процесс приготовления – путь к этому счастью. Поскольку эти категории у каждого свои и секретами успеха не делятся со всеми подряд, у нас не принято разбрасываться рецептом. Его не рассказывают кому попало, даже если очень просят, и редко готовят вне восточных Скрытых Оазисов – разве что для друзей или под заказ. А она не только знает о печенье, но и предлагает его испечь. Как? – всплеснул руками Кадер.

– Может, от предыдущего проводника узнала? – усомнился Уилл.

– Ее предыдущий проводник – ниссе[42], поэтому вряд ли, – покачала головой Эсси. – Но вообще, какой у нее может быть проводник, если она сама – арикъялн? Она врала? Кто-то в Комитете ее покрывал?

– Это ужасно, – расстроенно протянул Уилл. – Все становится еще сложнее.

Он запустил ладонь в волосы, надеясь хоть как-то себя взбодрить. Нечего отвлекаться на все подряд, они так к выводу никогда не придут. Раз уж привязали одну леску к удилищу, надо тянуть ее, может, рыба попадется.

– По поводу рецепта: а вдруг она просто так это сморозила, чтобы не казаться глупой? Ну, думала, что потом в Интернете найдет? – Уиллу все еще не верилось, что эта приятная с виду женщина, утверждавшая, что она-то уж точно его понимает, как человек человека, на самом деле лгала всем и каждому.

– А может, у тебя еще какая-то причина считать ее сфинксом есть, а? – прищурился Дирк. – У нас из доказательной базы – шрифт и печенье. Театр абсурда!

Вторая причина у Кадера действительно была. Она повергала джинна в ужас, рассказывать о ней не было никакого желания, но вранье тоже не было выходом, поэтому он поспешно попытался перевести тему.

– Ну, смотри, допустим, она человек, и Берн, будучи главным в затеянном преступлении, объяснил ей все про таллеан. Но зачем ей тогда носить браслет из камней у всех на виду? Зачем вообще его носить? Только арикъялны могут пользоваться таллеаном, причем для этого необходимо с ним соприкасаться. Браслет идеален для колдовства, но почему тогда он не у Берна? Почему она раньше не носила его при нем?

– Может, он запрещал, а тут ушел, вот она и решила прихорошиться? – неуверенно предположил Уилл.

Кадер нахмурился.

– Не знаю. Не очень правдоподобно. Во-первых, он не- красивый…

– А во-вторых, я смотрю, ты эстет, – ввернул Дирк. – Хотя ладно, он и правда страшный, как моя жизнь. Да и маловат, чтобы Берну на руку налезть. Явно под ее запястье сделан, маленький такой. Но это все домыслы. А теперь говори, наконец, есть ли у тебя еще аргументы, хватит юлить.

Кадер замер, будто это его поймали на преступлении. То ли виной был богатый жизненный опыт, то ли лепреконская интуиция подсказывала, но Дирк видел его насквозь. И честное слово, лучше бы он умел читать мысли, а не тянул из него клещами печальную правду!

Джинн одновременно жаждал признаться и боялся этого. Его второе подтверждение произрастало из истории, в которой он по уши влип. Все-таки Дирк дал ему чрезвычайно меткое прозвище. Разве заслужили они такого непутевого друга и напарника? Стоит промолчать, не позориться, соврать, что у него больше нет