Странница - Лея Р.

На втором этаже нас встретили яркие, похожие на звёзды, огоньки, беспорядочной россыпью повисшие прямо в воздухе. При нашем появлении они задрожали и немедленно сложились в созвездие, напоминающее скрипку, которая тут же заплакала тихим мелодичным голосом. Пройдя немного дальше по широкому коридору, мы упёрлись в круглую площадку: вдоль стен примостились невысокие обитые алым бархатом оттоманки на позолоченных резных ножках, а посредине возвышался фонтан. Красивый юноша сидел на уступе, мечтательно глядя куда-то вдаль и перебирая струны лежащего у него на коленях инструмента; хрупкая девушка в летящем платье словно бы готова была затанцевать под его нежные напевы… И, честно говоря, удивление моё было уже не столь велико, когда из каменного инструмента действительно полилась чудесная мелодия, а юная дева и впрямь закружилась под струями воды в удивительно грациозном танце. Через пару минут они, как ни в чём не бывало, замерли на своих местах.

Когда я наконец отвела взгляд от этой фантастической сцены, оказалось, что у нас проявился провожатый, уже успевший привлечь внимание моих не столь зачарованных путников. Прямо за моей спиной, в паре метров, стоял средних лет джентльмен, одетый в элегантный, расшитый серебром изумрудный камзол и серые кюлоты; поверх жилета лежало идеально белое жабо рубашки. Образ довершали чулки цвета слоновой кости и серебристые туфли с изумрудными пряжками. У незнакомца были пепельно-тёмные волосы до плеч и удивительные раскосые глаза. Ни слова не говоря, он махнул нам рукой и, не оборачиваясь, поплыл к неприметной дверце, которая располагалась здесь же, за драпировкой. Вся фигура неспешно двигавшегося впереди мужчины казалось какой-то нереальной; я даже не была уверена, что он касается земли. Честно говоря, наш молчаливый провожатый поразил моё воображение сильнее, чем все прочие чудеса. Не знаю уж, что думали о нём мои спутники, но вид они сохраняли самый невозмутимый.

В конце концов мы оказались перед самой обычной дверью светлого дерева. Кивнув в её сторону, незнакомец всё так же безмолвно одарил нас на прощание пронзительным взглядом, после чего… исчез. Просто растворился в воздухе, как тает дымка предрассветного тумана. Пока я замерла в ступоре, выхватывая из окружающей обстановки то длинный коридор, то лучащееся мягким светом бра, то выглядывающую из-под драпировки тёмную ручку двери, безуспешно надеясь разглядеть удаляющийся силуэт нашего провожатого, Феликс негромко постучал.

— Да?.. — раздался приглушённый женский голос.

Переглянувшись, мы с Михаилом последовали за канцлером, уже просунувшим в дверь не только свой любопытный нос, но и всё остальное. За порогом оказалось довольно просторное помещение с двумя широкими окнами, вдоль стен которого тянулись стеллажи, заваленные бумагами и книгами. На громоздком столе чёрного дерева, занимавшем почётное место в центре кабинета, царил творческий беспорядок, казавшийся здесь почему-то весьма уместным. Приятная женщина лет тридцати пяти встретила нас удивлённым взглядом. Её строгое серое платье прекрасно оттеняло уложенные в узел тёмные волосы; чёрные брови приподнялись в ожидании.

— Добрый день! — вежливо начал Феликс. — Простите наше внезапное вторжение, но мы прибыли в Фижеро-Роуз совсем ненадолго, и дело наше не терпит отлагательств. Извините, не знаю, с кем имею честь…

— Розалинда Хаммерлоун, директор театра, — отозвалась собеседница; у неё оказался глубокий грудной голос, который наверняка привёл в смятение не одно мужское сердце.

— Прекрасно, значит, мы обратились по адресу. Видите ли, мы представляем интересы одного… весьма известного лица, разглашать имя которого нам строжайше запрещено. Мы услышали, что у вас сейчас гастролируют известные иллюзионисты, и без промедления поспешили сюда. У нашего патрона есть для них деловое предложение насчёт… закрытого выступления для очень узкого круга лиц. Мы были бы весьма признательны, если бы вы познакомили нас с артистами.

— О, так вы по этому делу, — улыбнулась Розалинда; лицо её, прежде напряжённое, разгладилось. — Что ж, вы прибыли вовремя: пока у нас идёт репетиция новой постановки. Эри и Трис получают в своё распоряжение сцену чуть позже, так что, думаю, они не откажутся уделить вам время. Пойдёмте, я провожу.

— Это было бы весьма любезно с вашей стороны, — учтиво кивнул Верховный канцлер.

Мы двигались какими-то узкими коридорами, вдоль которых тянулись многочисленные двери; за ними, очевидно, вовсю кипела тайная закулисная жизнь театра. Никаких особых происшествий более не случалось, разве что мы вновь увидели пышно разодетого джентльмена — того самого, что проводил нас до кабинета директора. Прислонившись к одной из дальних дверей, он без всякого стеснения подслушивал, что происходило внутри, никак не отреагировав на наше появление. Хотя мы тактично промолчали, Розалинда, очевидно, посчитала своим долгом объяснить такое странное поведение вышеозначенного господина.

— Это наше местное привидение, — улыбнулась она. — Кстати, как раз суёт свой длинный нос в дела столь интересующих вас артистов.

— Привидение?.. — недоверчиво вскинул брови Феликс.

— Простите, я не совсем верно выразилась, — поправилась женщина. — Дарингтон — иллюзия, несколько лет назад подаренная нам одним из преподавателей Имперской школы прикладной магии Фижеро-Роуз. Иллюзия — точная копия своего создателя, большого почитателя искусства; мы даже назвали его так же.

— А знаете, ведь именно он проводил нас к вашему кабинету, — впервые подал голос Михаил; очевидно, эта история показалась ему весьма любопытной.

— Да, Дарингтон любит гостей, — кивнула Розалинда. — Он ведь не может покинуть театр, поскольку давшая ему жизнь магия действует только в пределах этого здания. Его создатель посчитал, что негоже призраку разгуливать без присмотра по всему городу. Поэтому новые лица чрезвычайно привлекают Дарингтона — как видите, Эри и Трис явно не успели ему наскучить.

— Скажите, а эта ваша иллюзия — он что же, всегда молчит? — поинтересовался канцлер.

— Так пожелал настоящий Дарингтон: видите ли, он считал, что, если привидение вдруг начнёт засыпать всех вопросами или надоедать своей болтовнёй, вся его таинственность мигом испарится. К тому же это могло бы доставлять лишнее беспокойство и неудобство служащим театра, чего чародей уж точно не хотел. Кроме того… это довольно странная идея, но… когда Дарингтон подарил нам эту иллюзию, он сказал, что, если только на это хватит его могущества, после смерти он сам желал бы стать этим призраком. Пообещал, что однажды, а именно в день смерти своего создателя, фантом заговорит — это будет означать, что дерзкая задумка удалась. Волшебник не раз признавался, что его тяга к искусству едва ли уступает тяге к магии, но, поскольку в жизни выбор был сделан в пользу последней, в смерти ему бы хотелось исправить эту оплошность…

Привидение наконец соизволило повернуть голову в нашу