Троя. Пепел над морем - Дмитрий Чайка

— А-а… — почесал Абарис могучую шею. — Вон оно как. Тогда ты это мужам сам скажи. Мне не поверит никто.

— Скажу, — кивнул я. — Город мне в целости сохрани. Там мастеров много. Посади их вместо подати щиты и доспехи изо льна делать. Копья я привезу весной. Ахейцев разбросай по десяткам. Чтобы обучены были как должно. Тех, кому наши порядки не по нраву, гони без пощады.

— Три новых сотника нужны, — высказал Абарис здравую мысль. — Из лучших десятников предлагаю взять. Хрисагон, Пеон и Комо.

— Ставь, — кивнул я. — Ахейца Калхаса я с собой заберу. Ни к чему здесь правдоискатель. Я найду ему хорошее применение.

Абарис смотрел на меня с опаской, недоумением и обидой, но я точно знаю, что именно так и должен поступить. Я не могу мотаться по всему миру, как бешеный пес. У меня должны быть люди, которым я могу доверить важное дело. И если купцы преспокойно справляются без меня, то и воины тоже должны справляться. Посмотрим, пройдет ли Абарис эту проверку. Пусть лучше он ошибется сейчас, чем потом.

* * *

Мы прибыли домой под вечер. Я разминулся с гневом Морского бога буквально на несколько часов, и теперь любовался на бушующее море со стены акрополя, завернувшись в толстый плащ с рукавами и пуговицами, в котором и человек искушенный с трудом признал бы не слишком изящное пальто.

Порывы ветра гонят по морю высокие волны, вздымая их горбом в серой закатной мгле. Вода, обычно такая прозрачная у берегов Сифноса, теперь мутнеет и темнеет, смешиваясь с песком и галькой. Волны с глухим рокотом разбиваются о скалы, оставляя на камнях корку ледяной пены. Ветер бьет в лицо колючими каплями. Где-то вдали, за пеленой низких облаков, проглядывает бледное пятно — солнце никак не может пробиться сквозь эту ненастную хмарь.

Над водой мечутся чайки. Их резкие крики сливаются с шумом прибоя. Иногда между волн проносятся буревестники — их тёмные силуэты на мгновение появляются и исчезают в водяной пыли. Воздух пахнет солью, мокрым камнем и чем-то ещё — тем особенным запахом зимнего моря, который не спутать ни с чем. Ветер усиливается, и я понимаю, что скоро начнётся настоящий шторм, который надолго отрежет острова от материка. Корабли в бухте уже давно поставили на прикол — только дурак выйдет в такое море. Их вытащили на берег, заново осмолили и укрыли до весны. Я все еще не сделал эллинги, и не потому, что мне жалко серебра и дерева. Вовсе нет! Просто у меня другие планы. Если все пойдет так, как задумано, следующую зиму я встречу совсем в ином месте, очень далеко отсюда.

— Господин! — услышал я знакомый колокольчик женского голоса. — Тут ведь холодно. Не приведи боги, еще подхватите лихоманку.

— Феано? — повернулся я, жадно разглядывая прелестное лицо и коралловые губы, которые шептали что-то, чего я уже не слышал.

* * *

Она лежала, разгоряченная, и поглаживала грудь своего господина. Той животной страсти, что охватила ее в Микенах, теперь не было и в помине. Появилось какое-то незнакомое ей, тягучее и сладкое, как вино с медом, чувство. Феано лежит, словно львица после удачной охоты, и мурлычет, наслаждаясь блаженной сытостью. Господин изменился. Он еще сильнее раздался в плечах, а тело юного воина начало приобретать ту кряжистую тяжеловесность, какая бывает только у тех, кто бьется в бронзовом доспехе. Шрамы, полученные в Спарте, начали бледнеть, утратив тот устрашающий багровый цвет, что был когда-то. Они почти не портили его.

Господин дремал, а она рассматривала его лицо, которое уже превратилось в лицо мужа, облеченного властью, пусть и достаточно молодого. Густые черные волосы спадали на плечи, а нежная мальчишеская кожа огрубела от солнца и ветра. Подрезанные надо лбом волосы не стесняли взора и не падали на глаза, как принято у ахейцев и критян. Но и выбривать голову, оставляя там косицы и локоны по хеттскому обычаю он тоже не стал. Серег и золотых ожерелий господин не носил. Только браслеты на руках, которые то и дело раздавал в награду.

— Тебя моя жена убьет, — услышала она его сонный голос. — Но я ей все объясню. Можешь не волноваться.

— Не убьет, — невесело усмехнулась Феано и прижалась к его груди еще крепче. — Я тут по ее приказу. Она сейчас в тягости, и я должна скрасить ваши ночи. Я и еще две рабыни. Госпожа хорошо заботится о вас.

— Надо же! — открыл он глаза, совсем проснувшись. — Не думал, хм… Ну ладно, раз так…

— Я пойду? — робко спросила Феано. — Мне нельзя задерживаться дольше необходимого. Госпожа разгневается.

— Иди, — он прищурился с интересом и даже привстал, опершись на локоть. — Разгневается, говоришь… Да что тут у вас происходит?

* * *

— Мой господин доволен тем, как ему спалось? — Креуса, сложив руки на выпуклом животике, беззвучно командовала рабынями, которые уставили стол передо мной тарелками, тарелочками и блюдами.

— Ты про ту женщину, что прислала ко мне? — уточнил я, наворачивая на вилку тончайший, почти прозрачный ломтик соленого тунца. — Она не ночевала у меня, я отослал ее сразу же.

— Я подумала, что если она по сердцу моему господину, то пусть развлечет его, — совершенно бесцветным голосом произнесла Креуса. — Я пока в тягости и не могу выполнить свой долг.

Ну конечно! Нашла дурака! Я в такие ловушки в последний раз в школе попадался.

— Мне по сердцу только моя жена, — ответил я и забросил в рот рыбу. — Ты не разве знала этого, царица? Кто еще родил мне крепкого сына и держит в порядке мой дом?

— Правда? — Креуса всхлипнула и подошла, жадно ловя мой взгляд налитыми слезами глазами. — Я так боюсь, что не мила тебе такая… Ноги совсем отекли, как две колоды стали…

— Только ты мне мила, — я прижал ее к себе и погладил по голове, словно маленькую девочку. — Тебя мне никто не заменит.

Все! Достаточно. Для этого времени выполнен абсолютный максимум. Продолжать не нужно, иначе будет перебор. Я и так покорил немыслимые высоты куртуазности, совершенно незнакомые здесь. В наших местах шлепок