Гиблое дело - Кори Доктороу

застрелили меня прямо на лужайке родного дома, на глазах стольких свидетелей. Так они лишатся всякой поддержки, которая еще осталась после терактов. От взрывов можно отвертеться. Но хладнокровное убийство? Это другой разговор.

Я встал. Они расправили плечи, выпятили грудь колесом, вскинули подбородки. Кто-то что-то сказал – Фыонг, наверное, или Ана-Люсия, но я не услышал. Вырвал руку из чужой хватки. Шагнул навстречу толпе. Они ухмылялись, похлопывая по спрятанным пушкам. Я ухмыльнулся в ответ, кивнул и сделал еще один шаг. И еще. И еще. Я не слышал, что мне кричат. Не слышал, что говорит Деррик. Кому есть дело до слов?

Еще один шаг.

Они переглянулись, испуганные. Что я знал такого, чего не знали они? А вот что: я не боялся смерти. Я был готов умереть счастливым. Еще шаг вперед.

Они отступили.

А я – нет.

– Идите отсюда, – сказал я. Громко и четко.

И снова шагнул вперед.

Они смеялись надо мной, бросались вульгарными жестами, похлопывали по пушкам… Но ушли. Развернулись и пошли прочь, а я так и стоял, отделенный от тротуара границей собственного участка, с высоко вскинутой головой, и смотрел, как их спины исчезают во тьме. И мне было прекрасно.

Кто-то коснулся руки. Фыонг, наверное, испугалась. Что я только что устроил? Я обернулся, но это была не Фыонг. Позади стояли Дэйв и Армен, которых я до этого даже не видел на вечеринке. Они улыбались, укуренные. Неожиданно белый шум вновь обернулся словами, и я осознал, что люди шумят, кричат, Дэйв с Арменом орут: «Чел, вот это щас было офигенно!» – и хохочут, и я рассмеялся с ними, обернулся до конца и осознал, что за спиной у меня собрались все.

Вообще все. Друзья. Соседи. Гости. Жители Бербанка. Беженцы. Ана-Люсия с Фыонг – сцепленные руки, гордо вскинутые головы. Викрам в инвалидной коляске… Господи, сколько же разных людей я не заметил в собственном доме? Паршивый из меня вышел хозяин. Викрам вскинул кулак.

Толпа не просто шумела – она вопила, поддерживая меня. Ликовала, мы все ликовали, громкие, дикие и свободные, и я вскинул голову – и победно завыл, подняв над головой руки, словно чемпион, отвоевавший свой титул.

Остаток вечера прошел потрясающе. Мы танцевали. Пели. Обнимались с Фыонг, повалившись на землю, обсуждали с Викрамом папу, и он рассказывал о нем вещи, которые я даже представить не мог. Милена с Вилмаром сидели рядом, тоже обнявшись, и я осознал, что они теперь вместе.

А потом, когда все разошлись, я лег в постель рядом с Фыонг и сразу же провалился в счастливый, сытый, довольный сон.

Проснулся я несколько часов спустя, в 3.17 утра, весь мокрый, с колотящимся сердцем и одной-единственной мыслью: сегодня я чуть не покончил с собой.

Я резко сел. Меня била дрожь. Фыонг сонно буркнула что-то, погладила меня по спине, ощутила, как я трясусь, и проснулась.

– Все нормально?

– Нет, – ответил я. – Да. Черт. Прости. Кошмар приснился. Давай спать.

Она притянула меня к себе, и все мои чувства оказались переполнены ею: я обнимал ее, я вдыхал запах ее волос, я ощущал ее на губах, прижавшись в поцелуе к макушке, и вскоре я уже спал.

Глава 11

Глоток чистого воздуха

Я проснулся и понял, что задыхаюсь. Открыл глаза; комната была затянута дымом. Вскочив, я помчался к задней двери, приложил руку, убедился, что она не горячая, и вышел на улицу. Снаружи пелена дыма была значительно гуще. Я закрыл дверь, закрыл окна, заткнул дверную щель грязными джинсами и достал телефон. Весь экран был усеян предупреждениями о пожарах. Горели холмы Сан-Фернандо, горел Анджелесский национальный лес, горел Гриффит-парк.

Натянув боксеры и футболку, я промчался по дому, захлопывая все окна, затыкая дверь полотенцами и заклеивая подоконники. Когда меня нашла Фыонг, я послал ее к термостату, попросив включить рециркуляцию воздуха и закрыть воздухозаборники, а сам нашел маски и пошел раздавать их жильцам. Заодно предложил им связаться с друзьями, ночующими в парках, и передать, что у меня можно укрыться.

Оповещения уже пестрели информацией об аварийных убежищах в библиотеках и школах, предупреждениями о необходимости оставаться в помещении и избегать физических нагрузок, и сообщениями о закрытии школ и прочих учреждений, не имеющих первостепенного значения. Были и фотографии: на одной теннисный корт лежал под густым слоем пепла, на другой ребята в масках пытались затянуть грязно-черный от пепла бассейн утяжеленной пузырчатой пленкой.

– Су-у-ука, – протянул я, когда все собрались в моей голой раскуроченной кухне пить кофе с тостами. Дыма в доме стало поменьше, хотя мой измеритель качества воздуха все еще советовал ходить в масках, если хотим уберечь наши нежные розовые легкие.

Все ели, уткнувшись в телефоны. В какой-то момент Долорес, одна из новых жильцов, ахнула и скинула нам всем ссылку на пост – скриншот знакомого мне канала бербанкских ополченцев, откуда дедушка частенько пересылал сообщения.

Неудивительно, что Долорес так всполошилась. С одной стороны, расисты привычно несли свою безумную хрень, с другой – они обвиняли людей в пожарах:

> зеленые знают, как народу рты позатыкать, потому и поджигают все постоянно. Хотят выселить нас из домов и понастроить трущоб для беженцев, а нас повыгонять, чтоб мы сами беженцами стали.

И этот человек высказался еще достаточно мягко. Другие на красочные выражения не скупились – оскорбляли беженцев, называли их «экофашистами», «экотеррористами», «оккупантами» и призывали «идти в штыки».

Но главная мерзость ждала впереди. Читая изощренные фантазии о том, что нужно «давить тараканов» и «спалить гнездо», я все думал, как же сильно это напоминает мне «Ступающих сквозь скот», а потом наткнулся на огромную цитату из последней главы, которая была одной большой апокалиптической оргией насилия. В прошлый раз я добрался до нее часа в три или четыре утра, а потому только прошелся глазами, не вчитываясь в кровищу, чтобы побыстрее узнать концовку и завалиться спать, а сейчас… жесть.

Просто жесть. Сначала мне стало стыдно, что я не заметил этого при первом прочтении, а потом поплохело от невероятно подробного насилия. Автор смаковал его, в деталях описывая, как разрывается под пулями и взрывчаткой плоть, как ножи режут глотки, как раскалываются черепа под дубинками.

Потом я перечитал отрывок еще раз, и мне стало страшно. Передо мной было то, что скрывалось глубоко в душе каждого нациста, вещи, которые они не осмеливались произнести вслух даже при дедушке, вещи настолько ужасные, что их оставалось только переложить на бумагу. Вот чего они добивались: войны, которая позволит залить улицы