Близнецы. Том 1 - Дарья Чернышова

к городу благообразно пролегла меж рядами камней. Владыка, возглавляющий длинную колонну, первым въехал на последний участок пути на породистом гнедом коне. По бокам его обступили не только камни.

Там собрались сотни, если не тысячи людей.

При Шилгах берстонцы развязали войну, при Корсахах ее позорно проиграли, а владыка Тильбе делал все, чтобы избежать новых войн. Батраки не любили войны. Поэтому они любили владыку. Когда он с наступлением холодов возвращался в столицу, его всегда кто-нибудь да встречал.

В этот раз он вернулся, едва успев уехать, но его еще никогда не встречала такая огромная толпа. И если в прежние годы батраки, выстроившиеся вдоль дороги к городским воротам, кричали и шумели, приветствуя своего правителя, теперь все они застыли в молчании.

Алеш смотрел на их лица и никого не узнавал. Все взгляды обратились к Отто, который вел коня в горку размеренным, тихим шагом. Одно из лиц толпы растворилось вдруг где-то внизу, чтобы снова появиться уже с другим выражением. Женщина, румяная полная батрачка, выступила немного вперед и бросила ком земли под копыта гнедого жеребца. Ее печальное лицо снова исчезло.

Молчаливая толпа зашевелилась. Конь владыки ступал по сырой земле и сорванным цветам. Батраки кланялись, отдавали скорби скромную дань и отступали назад, пропуская тех, кто следовал за Отто. Колеса телеги размазывали брошенные на дорогу комья и оставляли за собой рваный след. Алеш смотрел на этот след и ни о чем не думал. Люди из толпы провожали владыку глазами, кто-то пристраивался в самом конце колонны. Их тихие шаги отзывались в ушах набатным звоном.

«Почему вы молчите, люди? Разве нечего вам сказать?»

За воротами городская жизнь шла своим чередом: шумела, смердела, толкалась. До крепости от колонны постепенно отделились посторонние – каждый свернул на свою улицу, вернулся к себе домой.

Со стены владыку приветствовал Дагред, зодчий, перестроивший после пожара Кирту и преобразивший облик новой столицы. Он всегда носил головной убор, чтобы прикрыть две блестящих плеши, и даже из вежливости его не снимал. Отто сразу от конюшен пошел с зодчим в недостроенную башню, пока остальные растаскивали сумки и тюки.

Алеш добрел до спальни, смежной с большим – просторнее, чем в Кирте, – кабинетом, и, не раздеваясь, лег на кровать. Он прогнал раздражающую мысль о неразобранных пожитках, повернулся лицом к стене и заснул. Конрад и Лотар всю ночь задавали ему неловкие вопросы: «Мастер Алеш, что значит „принудили“?»

Наутро он чувствовал себя так, будто его дюжину раз переехали груженой телегой. В голову пришла дурацкая идея все бросить и уйти пешком в Малую Митлицу, работать с Прокопом на мельнице, есть горстями сушеную клюкву и принимать у батрачек трудные роды.

Он несколько дней проносил в себе эту идею, пока однажды его внимание не привлек встревоженный зодчий. Тот искал именно Алеша и, отдышавшись, как после длинного забега, сказал:

– Владыка…

– Звал?

– Нет. – Дагред слегка приподнял шапку, чтобы почесать потные залысины. – Но ему явно дурно. В малом зале. Держится за плечо.

Алеш прихватил сумку на всякий случай – такой, например, который требует быстрого средства от боли.

Отто согнулся за вытянутым, как змеиный язык, столом с разложенной на нем картой и осторожно крутил левым плечом. Давным-давно он победил в схватке с людьми сааргетского ублюдка и отделался одним только вывихом, но такие вещи имеют свойство напоминать о себе спустя много лет. Особенно если как следует понервничать. В этом владыка упражнялся с завидным постоянством.

– Уже отпустило, – заверил он, увидев Алеша, но предложенную настойку выпил.

– Где Кашпар? Я ему объяснял, что в таких случаях делать.

– Пошел за остальными. Есть что обсудить. Кстати, не знаешь, когда Еник вернется?

Алеш пожал плечами.

– Скоро, по всей видимости. Дороги подсохли. Должен быть уже там.

Он взял сумку и собрался уходить, но Отто попросил:

– Останься. Я хочу, чтобы ты присутствовал.

Алеш занял маленькую скамейку в стороне от источников света и наблюдал, как собирается ближний круг владыки – пришли господин камергер и главный стряпчий, а потом донесся из коридора голос его подмастерья.

– Ну, вот смотрите, – на ходу рассуждал Лисенок, обращаясь к палачу. – Подписываем договор об унии. Времени проходит всего-ничего, случается… беда… и тут же, в тот же день бесследно исчезает госпожа Ясинта. Подозрение ложится на хаггедцев… Все ведь подумали об Ортрун Фретке?

«Я думаю об Ортрун Фретке так часто, как будто вот-вот напишу ей стихи».

Только Алеш знал уже наверняка, что больше не станет писать стихов. Никаких. Ему было больно даже думать в рифму.

«Умер Ясменник. Так и передайте почтенной публике».

– Подумали, конечно, – ответил владыка, предлагая Венцелю место у окна. – Никому все это так не выгодно, как ей. Еще вот что странно: когда я приглашал Батенса в Кирту, он отказался, сославшись на… На что он сослался, Алеш?

– На подагру. Ты сказал подыгрывать ему, я и подыграл.

– А теперь он просится в отставку. Наш соглядатай в казначействе доложил, что господин Перго совсем ничего не украл для себя напоследок. Это прямо противоречит традиции и вызывает много вопросов. Даже если учесть, что Ортрун Фретка хорошо ему платит.

– Может, он уже помирать собрался? – предположил Гинек Дубский.

– Вряд ли, – возразил Алеш. – Всем бы такое здоровье на седьмом десятке.

– Действительно, – согласился Отто. – Но я собрал вас не за тем, чтобы обсуждать старость и болезни. Нам пока хватает своих бед. Берстонская знать, конечно, соблюдая приличия, завалила меня по этому поводу письмами, до которых мы с мастерами-стряпчими добрались только сейчас. Они все примерно одинаковые. Кроме вот этих. – Он придвинул к краю стола два листа бумаги. – Прошу, господин Яспер.

Стряпчий встал со стула, отряхнулся, подобрал кончиками пальцев одно из писем со сломанной печатью и показал присутствующим со всех сторон, как фокусник, который собирался заставить предмет исчезнуть.

– Это пришло в Кирту из Вороньего Когтя. Но не от Ортрун Фретки и даже не от Освальда.

– А от кого? – спросил главный палач, скрестив на груди руки и подперев плечом выступ каменной стены.

– Представь себе, от господина Модвина.

– Это мелкий? Он уже письма пишет? Вроде ж совсем еще сосунок.

– Не скажи. Он чуть помладше Ремеша.

– Ну, натурально сосунок.

– Зато он теперь владелец имения.

– Богатый сосунок.

– Сказочно.

– Куда делся Освальд? – удивился Кашпар.

– Ожидаемо спился, – ответил господин Верле, лениво взмахнув рукой.

«Я бы тоже спился с такой сестрой».

– Текст письма грубоват, – продолжал стряпчий, – но пронизан глубокой печалью по этому поводу, а также сочувствием – я подозреваю даже, что вполне искренним, – утрате владыки Отто. В конце