Близнецы. Том 1 - Дарья Чернышова

«Навести меня снова, родная. Приди и мучай меня, я все заслужил. Только приди».

Она не пришла ни в эту ночь, ни в следующую. Тогда Алеш пошел к ней сам.

Кашпар уже вовсю раздавал камергерские распоряжения, так что отлучиться на целый день можно было со спокойной совестью. Сумка с привычным набором бинтов и склянок оттянула плечо, куртка застегнулась на все заново перешитые крючки, пробка от арниковой настойки согрела ладонь в правом кармане.

Но покинуть замок получилось не сразу. Псарь Копта, нервно почесывая огромные волосатые руки, напустил на Алеша песий дух почти у самых ворот, жалуясь и тыкая пальцами в серые мешки под глазами.

– У меня ведь у самого три сына. Я вроде взрослый мужик, а с того самого дня плохо сплю. Представляете?

«Да что ты такое говоришь!»

– Повесьте в изголовье сухой можжевельник. Или задайтесь целью сделать еще сына.

– Жена в том году померла.

– Тогда можжевельник.

Копта отстал. Алеш праздно задумался о том, какие советы псарю дали бы лекари Лукии Корсах. Груша мог бы порекомендовать биться головой о стену. Слива велел бы наглухо закупорить окна и ни в коем случае не открывать. Дыня попросил бы минуту на размышление и с концами ушел сморкаться. Или, может, они не так безнадежны, но очень тщательно стараются это скрыть. За что-то же госпожа держит их при себе.

Накануне шел дождь, и о пути до Старой Ольхи остались весьма живописные свидетельства на ботинках и штанах почти до самых колен. Алеш даже не пытался отряхиваться – кругом было столько жидкой грязи, что любая упавшая капля высекла бы целый сноп земляных искр.

Конрад, Лотар и Арника умудрились приберечь для него сухое местечко. Он сел между курганов, поздоровался и принялся рассказывать, как лечил господина камергера от воспаления легких – во всех подробностях, смело используя термины, потому что они обязательно уточнили бы, если бы вдруг чего-то совсем не поняли.

Их любопытство иногда заводило беседы в странные дебри. Арника, например, точно могла сказать, чем отличается воспаление от поражения: она просила Алеша описать, как именно подействовал на нее яд и почему это в конце концов привело к слепоте. Конраду и Лотару он однажды объяснял, как работает кишечник и почему нельзя есть сырое мясо. Они потом завалили его другими вопросами и под конец разговора совершенно уверились, что вырастут и станут лекарями. Им бы в самом деле понравилась эта работа. Конраду так точно.

Алеш сидел слева от него, справа от Арники, и поток слов медленно иссякал.

«Я знаю, что говорю сам с собой. Знаю, вы меня не слышите. Но до чего же хочется об этом забыть».

Он решил уйти прежде, чем слова у него закончатся. Ольха прошуршала ему о своем одиночестве. Алеш посочувствовал бы, если б мог, но она, ко всему прочему, в более выгодном положении: ей не нужно никуда уходить, чтобы потом возвращаться к родным курганам. Он представил себе Кашпара Корсаха, который протягивает лопату роющему корнистую землю киртовскому конюху Гашеку. Тот хватается двумя руками за черенок и не произносит слов благодарности. Тогда было холодно, стояла зима. Алеш поежился, хотя у него над головой висело горячее солнце. Ольха осталась далеко позади. У них еще будет время поговорить.

Он преодолел примерно треть пути, когда услышал за спиной бодрое конское фырканье и скрип тележных колес. Дождь уничтожил дорогу, но Алеш вообразил, где у нее могла бы проходить обочина, и отошел туда, пропуская запряженную гнедую кобылу. Над ней с ивовым прутиком в руках сидел батрак, который этим самым прутиком хлестнул по месту рядом с собой и пробасил:

– Запрыгивай. Неча грязь месить.

Алеш думал недолго.

– Спасибо.

Возница достал из-за пазухи мешочек и показал содержимое: сушеная клюква, старое народное средство от тяги к выпивке.

– Угостишься? Видок у тебя такой, как будто не помешает.

«И правда. Когда я в последний раз брился?»

– Давай.

– Ты кто будешь?

– Лекарь.

– Хорошее дело. Женат?

– Вдовец, – сказал Алеш.

– А. – Возница закивал. – Тогда понятно. Бери еще.

Прокоп оказался вторым мельником из Малой Митлицы, которого старший брат послал по делам в Заречную. Он выложил Алешу всю свою полную сельских приключений биографию, перемежая истории из жизни очевидными байками в духе «один мой знакомый». Прокоп говорил без умолку и охотно отвечал на вопросы, хотя сам не задал больше ни одного. У него были свои потери – родители, младшие братья и сестры, друзья и соседи. Холод, болезни и старость. Привычное дело. Ничего необычного. Живешь от одной чужой смерти до следующей – так и проходит за годом год.

– У нас в деревне был тоже лекарь, – к слову рассказал Прокоп. – Он, правда, чаще скотину целил, чем людей, но и я к нему, бывало, хаживал. Вот как-то заглядываю – палец себе где-то выкрутил, что ли, не помню, – а он сидит и во весь голос хохочет. Янка мелкая, говорит, приходит и плачет: «Дядька, из меня кишок лезет». А он ей: «Врешь, Янка, это не кишок, а глиста». И рукой, как ниточку, взял да выдернул.

Алеш поморщился одновременно от клюквенной кислоты и горечи сожаления о чести профессии.

«Бедная девочка. Может, мне поселиться на время в деревне? Уберегу кого-нибудь от душевной травмы».

– Надеюсь, он потом велел ей заварить полынь.

– А что, помогает?

– Да. Еще щавель и тыквенные семена. Но полынь лучше. Быстрее действует.

– Будем знать.

– Здесь я, пожалуй, слезу. Мне вон в ту сторону.

– Ладно. Ты не кручинься, лекарь. Время все вылечит.

«Не в моем случае. Но я рад, что тебе помогло».

– Бывай, Прокоп.

– Бывай.

Гнедая лошаденка моргнула на прощание большим незамутненным глазом.

Кирта в отсутствие Алеша не только не вымерла, но, можно сказать, чувствовала себя хорошо. У него под дверью не нашлось ни одной записки, никто не носился по коридорам, выкрикивая без конца его имя. Кашпар Корсах поправился. Для него все кончилось удачно. Для Алеша все только началось.

Он это понял, когда, весь чистый и выбритый, сел за рабочий стол и почувствовал, что ничего не хочет делать. Писать, читать, разделять и смешивать, считать и думать – все вызывало одинаково решительное отторжение. Прежде он любил поздним вечером погрузиться во что-нибудь творческое, будь то сочинительство или пополнение запасов лекарств. Потом его ждала Арника. Или сладкая истома при мысли о том, что она ждет его завтра. Или воспоминание, как они случайно встретились в коридоре, или о каком-нибудь из недавних