Близнецы. Том 1 - Дарья Чернышова

– Не помогут, – прервал ее Алеш.

Лукия, пошатнувшись, медленно поднесла руку к груди, и пришлось тут же пояснить:

– Я имею в виду, не здесь. Пусть займутся жалобами всех остальных, если такие возникнут. Мне будет не до этого. Надо за ним смотреть.

Отто глубоко вздохнул.

– Я могу как-нибудь помочь?

– Да. Не задавай мне до рассвета никаких вопросов.

Владыка по вполне разумному совету Лукии предпочел вместе с ней удалиться.

В следующий раз дверь открылась, когда слуга принес дополнительную лампу, и вслед ему Алеш пробурчал, чтобы тот начертил на двери какой-нибудь выразительный запретительный знак. Чужие шаги раздражали, саднили ухо скрипы половиц, и даже приглушенное сопение посторонних мешало Алешу сосредоточиться на единственном, что имело сейчас значение, – сбивчивом дыхании переохладившихся легких.

Он только теперь осознал, почему Кашпара не было на похоронах. Все это время его пытались лечить теткины академики. Когда господин камергер провалился в лихорадочный полусон, они перепробовали все комбинации нюхательных солей, а просто здесь проветрить почему-то не догадались.

Едва открыв глаза, Кашпар тут же вознамерился прокашлять какой-то вопрос.

– Я первый, – перебил Алеш. – Грудь болит? С обеих сторон или с одной?

Кашпар поочередно кивнул и повернул голову вправо. Выбеленный лен подушки стал серым от пота, стекающего с длинных светлых волос – мокрых, словно господина уложили в постель сразу, как он вылез из воды.

– Все плохо? – прохрипел он, пытаясь улечься так, чтобы не утонуть в собственной испарине.

– Могло быть хуже, – буркнул Алеш, приподняв его за плечо и перевернув подушку. – Хотя, конечно, стоило позвать меня раньше.

«Больше я никого не отдам этой клятой реке».

Алеш стал на время владыкой отдельно взятой комнаты. Он запретил воде быть холоднее кипятка, а исходящему от нее пару – пахнуть чем-нибудь кроме фенхеля или обычного укропа, когда фенхель на киртовской кухне закончился. Кашпар кашлял так, будто платил зверский налог на содержание воздуха в собственной груди, но отменить его получилось не сразу. Всякий входящий в комнату облагался данью в виде меда или молока, и со временем чаши весов уравнялись. Когда наконец-то начала отходить мокрота, Алеш вспомнил, что ему тоже нужно иногда спать.

«У меня вырабатывается дурная привычка. Мастер Матей посоветовал бы перечитать трактат про движение звезд и лишай. Такая скучная чушь, что убаюкивает лучше снадобий».

Но оставлять больного и уходить, тем более так далеко, в кабинет, где преданно ждала безмолвная книжная полка, Алеш пока опасался – мало ли что. Он гнал мысль о том, что есть и другие причины избегать этого места. Чем дольше будешь при деле, тем проще станет договариваться с затягивающей внутрь себя пустотой.

«У него почти выровнялся ритм дыхания. Еще попотеть немного, и я вернусь, и ты сможешь наконец-то сожрать меня с потрохами».

Пустота пузырилась чернотой, безразлично булькала, мол, ну ладно, пока что отдохни.

Но Кашпар Корсах никуда не делся. Его похрапывания насторожили тренированный слух еще сильнее, когда Алеш устроился в кресле и закрыл глаза, однако открыть их он уже не смог бы, даже очень сильно этого захотев. Постепенно шумные выдохи стали протяжнее, реже – и превратились в шуршание подола, скользящего по каменным ступеням.

Она уверенно тянула Алеша за руку, точно зная, куда идти. Со стороны и не скажешь, кто из них двоих зрячий, а кто слепой. Хотя их, конечно, никто и не видел сейчас со стороны.

Госпожа Тильбе, воровато пригнувшись, прислушалась к тишине за большой деревянной дверью и толкнула ее ладонью. Алешу не пришло в голову задаться вопросом, почему пустой кабинет владыки открыт. Арника шепнула:

– Задвинь засов.

И ее пальцы выскользнули из руки Алеша.

– Щелк, – сказал засов.

Алеш подмигнул ему, как старому другу.

«Мы ничего не скажем твоему собрату с двери моего кабинета».

Алеш обернулся к огромному столу. Арника уже сгребла бумаги с края в середину и вальяжно уселась на блестящую поверхность, скрестив ноги, как утомленная прогулкой модница на садовой скамье. Ей не хватало разве что драгоценного перстня, чтобы полностью войти в этот образ – даже платье игриво переливалось насыщенными оттенками зеленого.

Алеш подошел ближе, положил руки на ее талию. Арника улыбнулась и подразнила его кончиком языка. Все ее напускные образы тут же рассыпались цветочной пыльцой. Засов щелкнул, она теперь с Алешем – настоящая. Ему вдруг стало ужасно жаль, что из него так и не вышел художник – наверняка даже Гроцка бросил бы сокрушаться о сгоревших шедеврах, имей он возможность написать сейчас Арнику.

Она удивительно быстро распустила собранные в плетеный пучок волосы и с первого раза попала заколкой в подставку для гусиных перьев.

«Ну что за женщина».

Алеш изобразил голосом притворное удивление:

– Что, прямо здесь?

– Ага, – хихикнула Арника, пощекотав ему шею поцелуем. – Пока Отто нет в замке.

– А где он? – спросил Алеш и забрался рукой под ее юбку.

– На ох-х… на охоте.

– М-м-м, – протянул он, наслаждаясь запахом ее волос, – охота! Вывихи, переломы, занозы в благородных задницах. Обожаю охоту.

Арника придвинулась ближе к краю стола и нетерпеливым движением отбросила волосы на спину.

– С ними лекари госпожи Корсах. Это все их задача.

– Я же говорю, обожаю охоту. Но тебя, конечно, сильнее.

Она с улыбкой обняла его за шею, притянула к себе и поцеловала. Потом отстранилась, приняв нарочито задумчивый вид, погладила Алешу затылок и сказала:

– Тебе бы подстричься.

– Будет сделано, госпожа, – отозвался он, вслепую распуская ее шнуровку.

Арника засмеялась и повела плечами, постепенно стягивая узкие рукава.

Алеш пробормотал ей на ухо:

– Знаешь, тебе очень идет это платье.

– Спасибо. Ты меня в нем уже видел, помнишь? Я надевала его в день нашей свадьбы.

– Хм. Тогда оно нам точно больше не нужно.

Алеш взялся за расшитые цветочным узором зеленые манжеты и медленно потянул. Арника потом обхватила себя за голые плечи и поежилась.

– Зябко.

– И правда, – согласился Алеш, накрыв рубашкой проект западной башни бронтской крепости, – но я знаю одно верное средство.

– Ну-ка.

– Иди сюда.

Он поцеловал ее в губы, в шею, в ямочку над ключицей, с закрытыми глазами добрался до самого живота. Арника взяла его за руку и положила ладонь на свое бедро. Алеш крепко обнял ее, прижал к себе и приподнял, одним движением сбросив на пол мешающее платье. Она обхватила его ногами, и он осторожно уложил ее на стол.

И замер, потому что на животе у нее внезапно расцвел синяк.

«Такого не бывает от поцелуев».

Алеш коснулся пальцем расплывающегося пятна, потом надавил немного, и оно растворилось без следа.