Сияние обманчивого Меркурия. Пятая книга - Ленар Гиниятович Хатбуллин

Не обретая спокойствие, поседела реальность. Чувства, присущие жизни, вышли из тела, когда головы героев упали вниз. Покорность выражена, как нельзя лучше и четче. Нет принятия иной судьбы и совпадения сути. Они выбрали, куда приведут, не зная, что последует. Нет прежней реальности и осведомленности в симпатиях к чувственному миру и отражению собственных притязаний на мир, когда идешь за учёным. Не видишь, кроме того, что обозначено спиной. Следуешь за тенью.

Становишься, как определение, не несущее в себе ничего, кроме того, что обозначено нулем в графике. Кривая не может взмыть вверх, если функция колеблется и принимает любое значение, кроме того, что необходимо. Математика – царица наук и может подсказать мотив для действий. Но герои не слышат реальности.

Адам и Астра закрывают глаза, боятся вечной темноты, забирающей переживание момента, ведь стирается в момент осязания тщетности сути. Бытие не вовлечено в спектр понятия, как оценить жизнь прошлую, как в разрезе факторов, приводящих к исходным свойствам времени. Оно стирается под потоком событий, не бьющихся с тем, как реальность пытается идти своим чередом, ведь не осуществляет тщету замысла. Слепо ощущает стирающиеся колеса, которые уничтожаются в момент яви.

Явь наступает на вложение смысла, когда жизнь не понимает, где она, зачем здесь, а не в другом пребывании. Не отслеживает иллюзию, а слепо идёт, так как поглощается влиянием кукловода. Он уничтожает сопротивление, зарождающееся, так оставшееся от телесности воли. Где достигается суть, там нет ничего, кроме героев, идущих по черте. Но она последняя или определяется чем-то здравым, не смертельным? Есть тяга к жизни через инстинкты. Но они стираются.

По тихому, медленному насыщению гибели герои не представляют цельное или несущее суть. Если утратят последний эпизод, то шаг за пропасть будет последним. Они утратят себя, не найдут, так как стерта грань принятия и отказа от голоса, гремящего в уме. Он громче. Тоньше и больнее сознавать колосья проросшей воли. Они растут обратно, как в шири. Причиняют боль.

С таким качеством проросшего внутрь головы гипноза Адам и Астра уже не живые люди. Это манкурты, сделанные таковыми специально. Знаете как? Пленников, которым не повезло выжить в честном бою, заковывали в цепи. Избивали до потерянного сознания. Вывозили в чистое, степное поле, куда падают лучи выжигающего восточного солнца. Степное солнце не знает жалости, ни границ убийственного естества. Когда пленник скован деревянным распятием, не может пошевелить ни рукой, ни ногой, то ни о чем, кроме солнца, нельзя говорить. Ухудшало положение шири.

Это убийство мозга. Забивали верблюда, делая из выи жесткую, но прилипчивую, как плавательную шапочку, шапку. Они прилипала намертво к голове, обритой наголо. Так было суждено лежать под лучами опаляющего солнца несколько дней. Волосы врастали обратно в кожу, находя жесткое сопротивление верблюжьей шерсти. Пленник терял разум в потоках боли. Не знал, кто он, куда идет, кем стал, что представлял собой. Нет памяти.

На исходе дней получался раб, слепо идущий за новым хозяином. Глаза не закрыты от ударов, а выклеваны влиянием на ум. Нет сопротивления. Есть приказ.

Приказ. Герой марширует, куда ведомо кукловоду. Марионетка, не знающая, как зовут, ведь для неё не важно. Когда находился несколько дней под знойными лучами солнца, хозяин тот, кто дал воду. Снял шири и даровал свободу от боли. От памяти и переживания. Ничего нет, кроме приказа.

Примерно такое действие оказывал гипноз, если утрировать состояние, как сопоставляя с манкуртами, так приводя примеры из монологов учёного. Что-то ещё было! Неясная грань мысли забилась в голове Адама. Он помнит. Он знает, о чем говорил учёный. Это нзамби, магия вуду, зомби.

Всё совпало воедино, так как не представляет разрозненные черты, где не разгадать или привести в должный вид. Понятно, как действует на головы героев учёный, зная, как нанести удар или понятие на строй ума. Разрушая до основания, чтобы насытить радость от контроля и силы. Есть воцарение нового сатрапа, когда исчезает реальность. Когда нет прежнего человека, есть кукловод. Марионетка уходит со сцены…

Каркас мозга, представляющий грани прежнего состояния, не крепок, а накреняется направо, либо налево. Не пребывает в покое или стазисе реальности, когда есть возможность сопротивляться. Встать с колен, чтобы вонзить клинок во врага. Но поздно. Сценой подводится чертой, выводя этап вольности из обихода жизни. Её не найти в словаре.

Язык забыл, как производить вольные слова, учитывающие характер и особенность жизни. Волю и значение реальности, когда пространство может управляться, если говорить об обратном значении. Не идти за нитью, а попробовать разрезать ткань влияния. Стать выше, где находится учёный. Малой порцией фотонов зажечь волю к светлой жизни. Думать позитивно…

Учёный, словно увидел маленький узор, состоящий из тепла. Вновь отбросил в зачаточное состояние, не давая мотива раскрыться или стать выше, от чего хочется избавиться, видя опасность. Нет, заколоть сразу жертву, если в силах проявить настрой и волю! Не давать мотива для содержания и понятия, как бороться. Лишить возможности и значительности сопротивления. Убить его.

Будут две пешки, идущие, куда направит указующий перст. Для него нет определений, как желает Адам и думает Астра. Учёный знает влияние, как распространяет яд действия на возможности для дыхания. Спирает дыхание в легких, не готовых воспринимать сжатие. Боль волнами разбивается о порог страха, вышибая крик. Он полный от отчаяния. Капает сверху состояние, кровоточа, шепча: «Нет жизни». Темнота падает, как занавес.

Сцена подергивается мраком, не находящим, где он был. Он перемещается, используя себя, как движение, ибо насыщается темнотой. Она – вечная подруга, дружащая с рождения: порождения Нюктой, Эребом, всем темным и извечным, но обозначаемым словом, чтобы понять. Без него нет определения, жизни. По этой причине темнота обезличенная и мрак без имени – занавес на последних этапах, выбивающих почву из-под ног. Не взмыть, чтобы спасти от мойры жизнь…

Децима угрюмо поглядывает, прошивая насквозь, минуя иллюзию защиты. Мозг старается выстроить стену, чтобы не казаться прооперированной лягушкой, которая боится. По внутренней стороне отражения скальпеля прошёл страх. Крик исторгся спутанным роком с иссохших губ как коры. А ведь недавно герои были живыми. Или сознательный выход за грань, чтобы ощутить полноту жизни? Или имеет другую подоплеку? Нет ответа.

Сцена озарена пламенем, сжигающим в струящийся лошадями пепел. Там нет цельного мозга – нет рубежа, когда принимаешь приказ, чтобы продлить жизнь. Хоть на одну искупительную секунду больше, но это самообман,