Сияние обманчивого Меркурия. Пятая книга - Ленар Гиниятович Хатбуллин

черта жизни, то появлялось знание: где нет учёного, там нет Астры и Адама. Ведь они стали единым и неделимым явлением сути. Это, словно разделить сиамских близнецов, чтобы обеспечить отдельные жизни, но возникает связанным с этим делом риск. Разделят – умрут, не будут больше возникать в отдельности. Нет защиты от гипноза. Он проник глубоко в глаза, заражая маковым зерном.

Везде царство сна, где продолжение Морфея есть сон. Где он есть, там чудовища, порожденные разумом. Но в нашем случае, слова как рой мух, заползающих под кожу, глаза и нервные окончания. Проникают в нутро, лишая сопротивления, ведь не отделяются разумы гипнотизера и героев. Словно один сплошной клубок Ариадны. Не разгадать, не понять, где начало, а где конец. Только пройти через лабиринт, но царство смерти обретается в нем. Чем дальше зайдешь, тем больше дров наломаешь из бревен глаз. И не восстановить их. А голос сильнее заколачивает гвозди.

Не отделяются доски сознания от того, что в них сейчас вкладывают:

– Как не властен горшечник над глиною, так вы не властны над пластикой своих душ. Ведь нет его разграничения, если элемент творчества вершит, что содержится в нас. Но если есть отказ или выход из мига, то не сочетается выживаемость с тем, где окажетесь. Или перемежаетесь во времени, станете вне него. Вы потеряете себя во мне.

Героям становится больно, что нет вдохновения отдельного материала, вещества, из которого кует учёный исследование. Ведь они не делимые по факту объединения. Чувство тем больше, чем больше зреет сомнение, как выйти из единения причины и связи. Но как отделить нити, связывающие марионетку и кукловода? Если порвутся нити, то потеряют жизнь оба, в нашем случае, трое. Не будут колебаться под движением рук, куда завёл хитрый разум. Ведь сейчас идёт он играет.

Нельзя разделить, как игра сочетается или сочеталась в себе самом, если стирается последняя грань между разумом и сознанием. Словно плотина, которая удерживала воду, разрушилась от напора и её унесло. Не найти, где она находится, ведь произошло объединение сердец и душ. Оно стало единым, что отдельно помыслить невозможно. Где теряется индивидуальность, там рождается приказ. Сплачивает марш, а сражение разделяет, как говорят. Не разделяется воинство из людей. А всё больше солдат, шагающих в унисон, который рождает химер страха…

Герои смертные, и боятся, как и все. Не могут оградить от великого таинства, ведь тесно связано с реальностью, переносимой внутри разума. Там, где не видно влияние, появляется нечто большее, чем обычное повиновение. Это называется единением реальности. Она не отделяется от носителя и переносчика состояния слияния. Или как по-иному назвать, если не мыслятся категории «Учёный», «Астра» и «Адам». Только в единстве, которое связывает, проявляется больше…

С крещендо, только с явным преимуществом по нарастанию скорости завязывает жизнь в единую змею обстоятельств. Она больше, чем можно помыслить в стандартной позиции разума, ведь её не ограничивают. Разнуздывает, так как реальность сочетается с тем, как придумать и понять, а не отказаться от зрения в пользу галлюцинаций. Они не наступают, не укрывают кронами, в которых можно успокоить нервы и не воспроизводить постоянно одни моменты. От них не выбраться и не понять, как удостовериться в состоянии зрения мига.

Ведь сейчас сочетается с несбыточным, не присутствующим значением, что невольно складывается ощущение – сцена перешла на другую сторону жизни. Или все-таки осталась там же, где и была, то есть осязалась ровно там же, где сверкала коса смерти. Или это было последним видением, в котором не наступает, как думалось, совпадая в реальности. Лишь в её пониманиях, когда не созреваешь в разуме быстро, как события льются на продолжение зрения, потому заполняют его от начала и до конца. То есть не представляют, где закончатся или начнут заканчивать эпизоды прошлого порядка. Не стоят на месте, а меняются в стихии.

Она в своем огне, воде, земле и воздухе не содержится, где была или хотела отобразиться, ведь тогда не будет её, будет бледное подобие или копия. Как отблеск погасших звезд или мерцаний, где не связать спутанные грани созидания. Представилось, как отошедшая на вторую роль картина, где нет понимания, зачем оно нужно. Или представляло в себе замкнутую структуру, под которую, как палач не захочет, не сможет втиснуть иголки влияния. Но учёный смог – его четкий голос красноречиво подчеркивает. Вышибает роль из сцены яви.

Гремит монолитной стеной, так как может всколыхнуть, чтобы не оставалось сомнений: он влияет на всё, что только в силах влиять. Нет сомнения, кто представляет главную силу, он или мнение о нем. Мнение не разделяется на две ветви познания, а отрезает больше седых прядей, уничтожая различия между жертвой и хищником. Они становятся монолитом, зубчатой стеной, через которую не просто перепрыгнуть или сделать шаг навстречу судьбе. Боишься невообразимого больше, чем оно составляет в глазах роли или влияния. Нет четкого понимания, как страх влияет на героев. Или они стали едины со страхом. Или Фобос заменил чувства...

Но одно становилось однозначным: голос являет не отступающую структуру:

– Происходит единение параметров, когда нет сомнения, кто главный, а кто ведомый. Вы не содержите в спектр знания воспоминание о себе, так как стираетесь в глазах. Еще немного и нет различия, как найти лик, прежний облик сочетания выдуманного и придуманного. Нет различий или понятий различаемых субъектов. Даже объект не принадлежит вам, а сознается в моих глазах, как зримой ответственности между тем, как влияю. Вы не почувствуете, где заканчивается грань влияния на миры, создаваемые в разуме. Познание ограничено действием, которого у вас нет. Нет понимания, как вернуть значение категорий.

Герои представляют, как не влияют на сферы жизни, так как в них не содержаться, а проносятся мимо, как далекие огни. Не сочетаются, как хотят произноситься и влиять на спектр значений. Он не соотносится в прежнем, зримом моменте памяти, потому стираются мотивы и грани. Не сочетается, где хотел пройти мотивы и пути, его побудившие. Увидеть зримую черту, как растет герой над собой, стираясь, как пунктирный дым. Исчезает в себе космосом – микрокосмосом отдельного универсума. Ничего не подвластно.

Всё во власти учёного, когда отдаются бразды правления. Учёный знают, как влиять изначально на человека, в котором пребывал. Психология, где соприкасаются тонкие науки, знает, что содержится в разуме. Разбить последний предел между движением мысленных идей и тем, как были связаны, не составляет труда. Нет сомнения, что не будет защиты. Герои лежат, как разделенные лягушки на операционном столе. Открыты его взору.

Что закроет от