Сияние обманчивого Меркурия. Пятая книга - Ленар Гиниятович Хатбуллин

Просто герои находятся по ту сторону гипноза, когда превращены в нзамби, зомби, не ищущими иного, что определяет гипнотизер. Для него цельность жизни есть отмена присутствия на гранях собственной надежды и вольности. Когда иступится до конца меч, то заржавеет тропа веры. Не будет влиять на понятия: вернуться в изначальное положение вещей. Вновь быть.

Не казаться иллюзией цельной оболочки, где нет яви, боящейся стать на один этап с реальностью. Если её нет, не прибудет, не воскреснет в прежнем эпизоде. Будет мертвым, ушедшим из привычности цельности и тленности оболочки. Гипноз уничтожает волю.

Герой стал рабом, идущим за реальностью субъекта. Стал объектом, как явным, а не ставшим выше. Это явно прослеживается, так как нет отражений воли и чувств. Они не возвращаются, откуда ушли. Наверно, на время – мозг не может отслеживать поток информации, захлестывающей с головы до ног, ведь её много. Вода льется быстрее, забирая иллюзию утраченной цельности повествования воли.

Манкурт, марионетка, раб – всё одно слово, когда обозначаются Астра и Адам. Где совпали, там не пребывают в понятии отсутствующего потока и ощущения цельности. Где сейчас? Она забывает имя и значение.

Не пребывает в отображении и однозначном явлении, когда знаешь, куда идешь, если назван путь и маршрут. Есть система координат, четкая и однозначная. Сейчас сорвана и разорвана на сотни лоскутов забытого белого флага, – кукловод не имеет жалости или совести по отношению к марионетке или ниток. Для него нет обозначения влияния, если не совпадает цельность и реальность в смысле утраченных понятий. Если забудешь, то не вспомнишь, где проходил эпизоды памяти. Хочешь являть цельность выбора, а не ужаса. Не уничтоженные грани…

Но невозможно. Реальность разматывается по своей оси, упираясь, как кудель о твердую поверхность реальности, оставляя в слезах Ариадну. Не она владеет ситуацией, а мойры с Ананке! Нет удивления или чувств, подобных или схожих с заблудшим Тесеем. Он не найдет дороги. Его убьет жертвенный бык, став охотником и алтарем для поглощенного героя роком. Пронзит клыками, которые не ведают остановки или жалости. Нет мотива для восприятия, что задумается или подумает. Пропорет и убьет в момент…

Герой падает в объятья мрака, являющиеся последними для поцелуя со смертью. Она танцует последний танец на ребрах покоренного Адама. Астра пытается сделать вдох, но он обрывается прерывистым хрипом. Не хватает дыхания для ощущения свободы, а не спертости внутри, в груди, как обнимает смерть, целуя агонией в веки. Они смежаются от вечного и томного сна, когда нет границ для повествования. Сценарий порван и не имеет жизни.

Книга судеб выбрасывается за ненадобностью. Остается воспоминание как след о прошлом путешествии, когда ноги помнят власть и силу, а не идут, куда зовут ветра. Ветер перемен крушит сомневающихся людей, которые не готовы сделать решительный шаг и взять быка за рога. Быть в реальности цельными с амплуа, не разобранными на сотни оттенков, запчасти. Герой не представляет ровным счётом ничего. Не имеет причин таинства дыхания, ощущая цельность души. Она упорхает из тела…

Истерзанная сущность не довлеет над ужасным роком. Где нет радости, нет воли случая, когда думаешь: кукловод сжалится и не заметит движения тела. Примечает, ударяет молотом, чтобы не было шансов для спасения. Пространство уходит из взгляда. Не основывает причин для воспоминаний о сопротивлении. Взгляд заполняет кровавая пелена, забирая из рока жизни Адама и Астру, не желающих ощущать боль в груди, голове, уме, во всем естестве. Движение – боль и желание встать, чтобы оказать сопротивление или бледное подобие. Но не воцарятся в уме. Герои падают в сплошной туман темноты. Рокот громит. Тишина смеется…

Глава 39. Ворон невзгод

Тишина смеется, вбирая в пустые глазницы хохот с кровью, не разделяя его на ментальные и зрительные части. Ей без разницы, сколько по времени страдают герои: всегда мало, так как уничтожить до конца – единственная цель для тишины. Она разрывается хлопками взрывающихся дверец, когда кажется, избавишься от преследования, но вновь попадаешь под чёрную тень птицы. Она не милосердна. Убийственна в своей первопричине, которая крушит всё, что ей не подвластно с первого появления на сцене, захватываемой с ускорением уничтожаемых до атомов нервных окончаний. Нет ничего живого, чтобы зацепиться за края распавшейся реальности, проявить себя и выжить. Нет, спастись от безумия, от которого нет пространства для маневра или хотя бы побега. Трудно убегать, когда нет даже направления для следования, не то, чтобы видеть, куда надо бежать. Глаза кровоточат от вбитого с болью клюва...

Ворон невзгод угрюмо нависает громыхающим рокотом, перебирая нервы, не жалуя, а уничтожая. Какая разница, сколько в герое остается живых граней или оттенков для жизни? Уничтожить до конца, тогда настанет освобождение и вылет за пределы естества. Нельзя пребывать в ощущении, что нет хорошего! Но ворону не объяснишь! Он будет каркать и веселиться, когда обмякнут до состояния овоща нервы героев – нет тепла и присутствия. Жизнь – коварная штука, выбивает из седла. Наездник падает на пол от боли, которую не может сдержать, ни хотя бы удержать в рамках приличия и не остановленного дыхания, которого не хватает, чтобы справиться от ужаса, сковывающим его со всех сторон. Точно прутья тюрьмы, сжимающиеся с каждой секундой губительного промедления. Поздно.

Тысячи иголок вонзаются в отрезанное от реальности тело, где нет тени для отображаемого сомнения, что всё необходимо и нужно. Ощущается, как тихий рокот судьбы, забирающий в себя и медленно убивающий. Нет реальности, кроме той, которая нарисована отказом от жизни, если нет сопротивления. Кукловод мнет героев.

Они такие податливые. Не могут сказать и воспротивиться. Если будут слова, которые идут наперекор судьбы, то боль усилится. Станет нестерпимой в моменте осязания, когда не хочешь составлять грани жизни, ведь находишься за пределами. Выкинут за грани разумной цели, где пребываешь, так как не радуешься ни одной минуте, которые остались. Они смываются потоком из невысказанных мечтаний. Даже смутной веры…

Но что представляют вера для героев, которые утратили последнее, которое могло служить точкой опоры для реальности? Всего лишь, гранью, чертой, за которой ничего нет. Точка смерти. Начало конца. Осязание близости рока.

Не сказать, что боишься. Нет, представляется логичным осязанием точек, которые предшествовали событиями. Цепочка логики связывает, что было начальным и конечным. Нет представления, что нереально и туманно. Максимально прямо и топорно, реальность не ждёт шага или готовности. Она сметает шахматные