Дядя самых честных правил 11 - Александр Горбов

К последним у меня был особый интерес: для войны с Испанией было бы неплохо набрать полк индейцев. Воевать они любят, а под руководством толкового командира могут натворить немало дел.

Индейцы, к сожалению, не торопились идти на контакт. Торговля торговлей, но русских они продолжали считать чужаками и относились с настороженностью. Так бы идея и зависла в воздухе, если бы не Смеющийся Медведь.

— Духи говорят, — подошёл он ко мне во время остановки у очередного острога, — тебе нужны воины, князь. Шибко-шибко воевать будешь?

Мои опричники в первые же дни переучили шамана называть меня вождём. Но обращение на «вы» он не понимал в принципе, а имя-отчество выговаривал с таким акцентом, что его попросили оставить простое «князь».

— Скорее всего, придётся.

— Неправильно делаешь, однако, — алеут покачал головой. — Вожди воинов не отпустят, чтобы другие не напали. С шаманами говорить надо! Они между собой договорятся, кто сколько даст, и равновесие не нарушится.

— Шаманы, говоришь? — я хмыкнул. — Может, ты с ними и побеседуешь, раз уж взялся помогать.

— Могу и я. Только пусть он со мной пойдёт, — Смеющийся Медведь указал на Кижа. — И возьмёт рябиновую воду для камланий. Шаманы без неё говорить не будут.

— Дмитрий Иванович, слышал? Не желаешь прогуляться?

Киж кивнул и недовольно насупился. Интерес алеута к рябиновке и необходимость делиться ему крайне не понравились. Но он наступил на горло собственной песне, выделил из запаса несколько бутылок и убыл на «камлание».

Вернулись мертвец с шаманом через два дня, несколько помятые и взъерошенные. Но поставленную задачу они выполнили.

— Молодёжи у них сейчас много, — доложил Киж. — Ещё год-другой — и пошли бы мелкие войнушки между племенами. А шаманы не любят изменения и рады сплавить нам самых буйных. Пообещали, что с вождями уладят, к осени соберут «бойцов» в кучу и приведут в наши остроги.

— Отлично!

— Только мы им пообещали кое-что. Что каждому выделят долю в трофеях. А в конце службы наградят стальным ножом, ружьём, котелком, большим отрезом ткани и четырьмя одеялами.

— Почему четырьмя?

— Они пять просили, — Киж хохотнул. — Но я из принципа торговаться начал.

— Экономный ты наш, — я покачал головой. — Ладно, четыре так четыре. Всё, иди отдыхай до самого Иван-Кулибинска.

* * *

Иван-Кулибинск, Сиэтл, остроги Розовый и Тайный — в каждом из них мы останавливались как минимум на день. Я проводил краткую инспекцию, делал пометки на будущее и составлял список открытых вопросов. В общем-то, дела шли неплохо, а местами просто отлично. Но княжеству не хватало видения перспективы и общего плана развития. Нужны были школы, больницы, водопровод, канализация, банки и верфи. Да у меня огромный список образовался, что требовалось организовать и построить!

Но кое-чего было в избытке, и оно компенсировало все недостачи. Везде, где я успел побывать, чувствовался особый дух взаимопомощи и веры в собственные силы. Мои люди стали первопроходцами, приехавшими на дикие земли, и вынуждены были объединяться. Поначалу из-за нужды, а затем это стало привычкой и традицией. Ко всему прочему, здесь практически не было дворян, и общество не расслаивалось так явно, как в Большой России.

В самом крупном поселении Орегонщины, остроге Розовом, на вокзале меня встретил тёзка, Костя Еропкин. Вернее, Константин Осипович, глава американского рода Еропкиных и комендант острога Розового.

— Константин Платонович, — искренне улыбаясь, он поклонился, едва я вышел из вагона. — Добро пожаловать на Орегонщину, житницу Алеутского княжества.

Я не стал чваниться и по-дружески обнял его. Ёшки-матрёшки, кажется, ещё вчера я вытаскивал молодого парня из особняка с псоголовыми, а теперь передо мной суровый, битый жизнью мужчина.

Первым делом он показал острог, разросшийся в настоящий городок. Ровные, как по линейке, улицы, аккуратные домики, деревянная набережная и пристань для рыбачьих лодок.

— С индейцами поначалу имелись сложности, — рассказывал Еропкин. — Они не слишком были рады видеть нас на землях, которые считали своими. Семён Иванович был занят на юге и поручил Орегонщину мне. Хочешь не хочешь, а пришлось выкручиваться.

Потребовалась пара секунд, чтобы сообразить, что Семён Иванович — это Камбов. Что же, он поступил правильно, задействовав Еропкина и его опричников. Результат мне понравился: и городок выглядел отлично, и с индейцами он разобрался. А судя по тому, сколько их было в Розовом, конфликт разрешился достаточно мирно.

— Обошлось без войны? — уточнил я.

— Во второй год немного постреляли, — Еропкин развёл руками. — Несколько племён решили выгнать нас силой. Мы почти два месяца сидели в остроге безвылазно, отбивая нападения. Потом удалось привести корабль с механическими лошадями, и уже мы их немного погоняли. Но без фанатизма, стоянки с женщинами и детьми не трогали. А затем Семён Иванович дал нам на месяц «Святогор».

— Полагаю, он произвёл неизгладимый эффект?

— Не то слово! Племена, которые особенно усердствовали против нас, снялись и ушли на восток за Скалистые горы. Все их земли я обратил в пользу княжества. С остальными получилось заключить мир, а чуть позже и союз.

— Вы прирождённый дипломат, Константин Осипович.

— Господь с вами, Константин Платонович! Моей заслуги немного. Я всего лишь вытащил на переговоры как можно больше орков. Даже специально просил приехать вашего опричника Хухая. Он вам не рассказывал? Индейцы же считают орков роднёй из-за цвета кожи. Их шаманы заявили, что орки — это потерянные племена, ушедшие за море и теперь вернувшиеся на родину. Вот и замирились по-родственному, простив взаимные обиды. А с союзом всё вышло случайно, исключительно из-за моего головотяпства. Даже удивительно, как обернулось.

— Рассказывайте, мне хочется услышать эту историю.

Как оказалось, для союза с индейцами Еропкину пришлось потеряться. Он отстал от своих опричников, заблудился, а под конец упал с коня и сломал ногу. В таком незавидном положении его и нашли недавние враги.

Очнулся Еропкин в «типи», помеси палатки и шалаша, вождя племени кайюсы. Обращались с ним учтиво и обещали доставить к своим, когда он поправится. Ухаживала за раненым весёлая девица весьма свободных нравов. Как оказалось позднее, это была единственная дочь вождя, на которой он и предложил жениться своему гостю.

— Я согласился, — Еропкин улыбнулся. — Всё остальное по заключению союза сделал мой тесть,