Жмурки 2 - Татьяна Зимина

их было ПЯТЬ, я бы догадался сразу. Но тел было всего четыре, пятое — или нижний луч «перевёрнутой» пентаграммы, находился там, где стоял я… В смысле — встал, когда вошел в комнату.

Я ещё почувствовал, как по всему телу словно прошла волна — и не придал ей значения, списал на впечатление от страшного зрелища.

Признаться, в тот момент я больше боролся с чувствами, чем думал.

Я уже говорил: какая-то часть меня хотела скорчится в уголке и хорошенько поблевать, другая — наброситься на ближайшее тело, пока в нём не остыла кровь.

— Понимаешь, я же не знала, что там такое, — голос Маши звучал чуть ли не извиняюще. — Просто я почувствовала… Ну что-то злое. Оно направлено на стадион, точнее, на трибуны. Вот я и подумала, что это может быть Лойза, но сейчас понимаю: это не он, сто процентов, у него совсем другой запах, Лойза не воняет, от него всегда хорошо пахнет, а там, у той комнаты, воняло просто жутко, какими то… Червяками, что-ли. Ну знаешь, с которыми на рыбалку ходят. Оставили банку на солнце, червяки в ней умерли и стали вонять…

Она говорила, а у меня в голове опять рушились костяшки домино. Я это представлял себе очень чётко: одна мысль — одна костяшка.

Маша говорила, а они падали, исчезали в пропасти, одна за другой, пока не осталась всего одна…

Шеф, это не просто подстава! Это ритуал.

Что ты несёшь, мон шер ами?

Руна «ПАЧАД», шеф! Вы сами показывали мне её, ну вспомните. В той древней книге… Её ещё называют «ГЕВУРА».

То есть, СТРАХ.

Да, шеф. Страх. Кто-то хочет пропитать им весь стадион, и когда сверхсущества…

Особенно, двусущие.

Особенно, хищники.

Почувствуют страх…

Я сорвался с места. Маша телепалась позади, как фантик на ниточке, её маленькие ножки не успевали за моими гигантскими прыжками, и тогда я подхватил её подмышку, мысленно извинившись, но девочка лишь ойкнула от неожиданности, и всё.

А ритм уже летел над трибунами, как ударная волна.

Отражаясь от любой плоской поверхности, он вибрировал и множился. В нём слышался грохот громадных африканских барабанов, и дробная россыпь барабанчиков-бонго, и торжественный гул больших литавров, и сухое стаккато бубнов, и тонкий, пронзительный звон тарелок…

Если б не обстоятельства, если б я не знал, к чему это может привести — и обязательно приведёт — я бы даже послушал. С удовольствием.

Нет, это правда звучало КРУТО.

За то время, что мы не виделись, Шаман прокачался. То, что я слышал ранее, через запись, и в подмётки не годилось тому, каким был его ритм сейчас.

Возможно, отличие было в том, что здесь звук был НАСТОЯЩИМ. Не запись, не произведение электроники. Шаман притащил на стадион живые барабаны. И стучал он, как бог.

А уж поверьте: ударников я на своём веку повидал достаточно.

И самое главное: та волна, которую я почувствовал в комнате охранников, вплеталась в барабанный ритм, словно раскалённая красная нить. Она заполняла пространство, извивалась над головами существ, кажется, даже пронзала их насквозь, как невидимая но очень болезненная стрела — те, с кем это случалось, хватались за головы и пытались зажать уши.

И вот один такой человек — с виду в нём не было ничего необычного, кроме излишне тёплого для такой погоды шарфа — упал под ноги соседей. И задёргался. Из-под пальцев, зажимающих уши, потекла кровь.

Существа вокруг вскочили и бросились врассыпную — словно упавший был источником неумолимой и стремительной заразы.

Они толкались, лезли по головам, грубо наступая на всё ещё сидящих и не понимающих, что происходит…

В центре стадиона собралась небольшая группа людей. Я узнал Гоплита, Владимира… Алекса с ними не было.

Докладчик занимал небольшую трибуну, в него целился двойной ряд микрофонов.

Что характерно: СЕЙЧАС из динамиков лился тот же самый ритм. Докладчик даже не пытался что-то говорить, он растерянно глядел по сторонам, на тех, кто стоял рядом… А потом, совершенно внезапно, выставил когти и бросился на того, кто стоял ближе всех.

Приличный костюм на нём треснул по швам, и когда он повернулся к нам спиной, оказалось, что из прорехи в брюках торчит длинный тигриный хвост…

Нападение докладчика послужило спусковым крючком.

Трибуны словно взорвались — все, кто мог вскочить, вскочили и бросились друг на друга.

Стадион превратился в многоголовое, клыкасто-когтистое чудовище, гекатонхейра, тысячерукого первенца Неба и Земли…

Меня толкнули в спину, и сразу — в бок.

Я полетел на пол, по мне пробежались, на ходу рванув лодыжку зубами, я попытался подняться, с ужасом понимая, что где-то здесь, рядом со мной — маленькая девочка.

— МАША!

В свалке, в всеобщем рёве, в грохоте барабанов, голос мой утонул без следа.

А ритм всё нарастал.

Он становился громче, гуще, быстрее — у меня поджилки дёргались в такт этому ритму, но пуститься мне хотелось вовсе не в пляс.

Челюсть раздирало от желания кого-нибудь укусить.

— МАША!..

Лихорадочно пытаясь отыскать ребёнка взглядом, я вертелся, как пескарь на сковородке — безрезультатно.

Неужели… Неужели её затоптали?

Смели первой же волной паники, пока я стоял, и как олень, хлопал ушами?..

Ни стона, ни визга, ни всхлипа…

Ритм чертовски мешал думать. Он заполнял голову, как манная каша — липкая и холодная, с вкусом и запахом крови.

Держась за какой-то столбик, я кое-как поднялся на ноги и огляделся. Ограждение сломали, как запруду из спичек, и держался я как раз за столбик, оставшийся от металлической ограды.

Народ хлынул на поле — там было гораздо просторнее, чем на трибунах — для того, чтобы закатить полномасштабную бойню.

Напрягшись, собрав все силы, я выдохнул мудру.

Она поднялась над толпой, повисла, вращаясь в воздухе… Там, где она была — драка прекратилась.

Люди поднимались с травы, глядя друг на друга настороженно и недоверчиво… А потом снова бросались на ближайшего соседа — оскалившись, потеряв человеческий облик.

В центре поля стоял Владимир. Подняв молот к небу, он что-то выкрикивал, громовое, ритмичное…

Но слова его тонули в общем хаосе, не в силах перекрыть грохот барабанов и вой обезумевших существ.

Потом я вдруг, как на экране, увидел шефа. Алекс взбежал по ступеням почти на самый верх, под решетчатую, сваренную из стальных балок крышу, и что-то делал там руками, словно вязал