Жмурки 2 - Татьяна Зимина

Но существа рядом с ним прекращали борьбу и падали без сил обратно на сиденья…

А через минуту вскакивали, и выставив когти, бросались в атаку.

Это капец.

Это, мать его, абсолютный капец.

Как только люди снаружи узнают, что здесь происходит — зальют весь стадион вакциной от бешенства, по самую крышу.

А потом возьмутся за огнемёты.

И мы ничего не сможем сделать.

Я увидел Гоплита. Он всё ещё походил на гуманоида, но с удлинившимся черепом, равнодушными узкими глазами, с провалом вместо носа и чешуей вместо кожи, он отпихивал от себя особо ретивых нападающих, пробираясь зачем-то к подиуму с микрофонами.

Зачем?.. — я удивился. — Он что, собирается увещевать высокое собрание ВСЛУХ? Пожурит их за плохое поведение и все тут же, не сходя с места, успокоятся и пообещают хорошо себя вести?

А потом я увидел рядом с Гоплитом красный всполох…

Несмотря на тёплую погоду, Маша ни за что не захотела расстаться с своими красными сапожками.

Куртка у неё тоже была красная, с капюшоном и Микки-Маусом на спине.

Девочка была там, на поле.

Гоплит вёл её к микрофонам — расчищал дорогу, оберегал от ударов, своим телом закрывал от рогов, когтей и клыков.

Подсадив Машу на помост, он застыл перед ним, выставив руки. И показалось, ПОКАЗАЛОСЬ, что в руках этих, с узловатыми пальцами, с чёрными мощными когтями, он сжимает тяжелое римское копьё.

Половина микрофонов была повалена и растоптана. Но отыскав один целый, Маша подула в него, и извлекла тонкий свистящий звук.

А потом запела.

Глава 26

Спи моя радость усни,

Глазки скорее сомкни

Птички уснули в пруду

Рыбки заснули в саду…

Меня разобрал нервный смех.

Настолько нелепыми, неуместными казались слова детской песенки здесь и сейчас, на этом стадионе, во время кровавой бойни.

К тому же, Маша совершенно не умела петь — у неё не было слуха.

Но микрофон работал и детский высокий голос разносился над стадионом.

Маша не пыталась перекричать барабаны. Её голос звучал контрапунктом, совершенно в другой тональности — и потому не терялся, а выделялся на фоне басовитого грохота.

И сначала ничего не происходило. Никто не поднял головы, никто не повёл даже ухом, и я махнул рукой: если не получилось у таких титанов, как Владимир и Алекс…

А потом на помост, к Маше, запрыгнул Чумарь.

Голый по-пояс, как всегда во время выступлений, он присоединил свой козлетон к Машиному мышиному писку.

Месяц в окошко глядит… — выводил рэпер.

В отличие от Маши, нот он не путал, но согласитесь: татуированный мужик, вдохновенно поющий детскую колыбельную — это что-то.

И оно подействовало.

В прямом смысле: делегаты не просто успокаивались и прекращали отрывать друг другу уши и откусывать лапы.

Они ложились на травку, сворачивались клубочками и… засыпали.

Рядом со мной мирно прикорнули вервольф и леший. Волчонок вкусно почмокивал во сне, а леший счастливо шелестел веточками — им снилось что-то хорошее.

Чуть дальше вытянулся лугару — я узнал его по относительно человеческим чертам лица вкупе с острыми, покрытыми мехом ушами.

Некто с огромными глазами совы вспрыгнул на уцелевшую часть ограждения и сунул голову под крыло.

Спал громадный белый тигр. Похрапывала в унисон медвежья семейка. Ведьма привалилась к пушистому боку лиса, её огненная грива гармонично слилась с рыжим хвостом…

Через пять минут поле походило на игровую комнату детского сада в сонный час. И только воспитатель — Гоплит — ходил меж спящих и заботливо поправлял одеяльца.

Так это выглядело со стороны: он наклонялся, проводил руками над телом, что-то шептал…

Через секунду я понял, что происходит: он занимался целительством.

Побоище для многих не прошло даром — несколько тел так и остались лежать неподвижно, было видно, что им не поможет ни песня, ни то, что творил старый ящер. Но остальные ведь могли истечь кровью — ибо спали недобудимо.

Маша с Чумарём допели колыбельную до конца и взявшись за руки, соскочили с помоста в траву.

Только сейчас я заметил, что барабаны стихли.

В какой момент это произошло — не берусь сказать. Но над стадионом повисла тишина. Но не мёртвая, а живая: то и дело она прерывалась коротким лаем, взвизгами и могучим, перекрывающим всё остальное, храпом.

Без сил упал я в ближайшее пластиковое кресло. Веки слипались, в голове — пусто, как в весеннем погребе, тело налилось приятной тяжестью, расслабляясь, принимая отдых, как награду. Я вытянул ноги, пытаясь устроиться на жестком сиденье как можно удобнее…

РОТАПОДЪЁМ!

Заряд энергии был таким мощным, что позвоночник распрямился, как пружина, подбросив меня в воздух.

ЕСТЬ!

Ответ вылетел сам собой, на автомате. Я уже стоял по стойке смирно: плечи расправлены, подбородок приподнят, руки по швам.

Шаман сбежал, поручик. Пока мы тут… развлекались, он успел скрыться.

Значит, мы должны его найти. Правильно? То, что он устроил…

Я этим займусь, а ты предупреди остальных.

Как вы его найдёте, шеф? — но голос уже стих, оставив лёгкое послевкусие табака и французского одеколона.

Стряхнув дремоту, я принялся пробираться к центру поля, лавируя меж распростёртых существ, перешагивая разбросанные во сне руки, ноги и хвосты…

Но я не прошел и трети пути. Случайно взглянув на трибуну слева от себя, я опять заметил движение. Для человека — слишком быстро. Для оборотня… Но все оборотни здесь, спят без задних лапок!

Забыв обо всём, я устремился к тому месту, где засёк движение. Разумеется, когда я до него добрался — никого там не было. Зато что-то мельтешило, двигалось под самой крышей…

Сработанная из лёгких швеллеров, она свободно пропускала свет и воздух, и вот мне показалось, что кто-то под этой крышей есть… В смысле — ПОД САМОЙ крышей, и перемещается, цепляясь руками за эти конструкции, как за перекладины турника.

На таком расстоянии фигурка казалась крохотной. И вообще: это мог быть обман зрения. Но я послушался инстинкта и устремился за ней.

Подпрыгнул, ухватился за нижнюю перекладину, подтянулся… Я не стал перебирать руками, а влез внутрь конструкции из перекрещивающихся балок. А потом встал на ноги. Балки, которые снизу казались частой сеткой, на деле были довольно широко расположены, невозможно перешагнуть с одной на другую, только прыгнуть,