Мгновение ока - Йоав Блум

понять, что никто не видит настоящее – только прошлое. Свету нужно время, чтобы дойти до глазных рецепторов, и сигналам, чтобы дойти от глаза до мозга, тоже. Это работает и в обратном направлении: каждой мысли, которая родилась у вас и которую вы захотите высказать, потребуется некоторое время, пусть и очень короткое, чтобы дойти до меня. И пока сигналы из вашего мозга поступят в мой, пока звуковые волны вашего голоса дойдут до меня, пройдет время. Все, находящееся вне нас, существует только в прошлом или будущем. Настоящее, если быть точными, существует только внутри нас.

Все, что мы переживаем, это настоящее, и оно индивидуально еще больше, чем отпечатки пальцев. Мы с вами здесь вместе, в одной комнате, но не в одном и том же «сейчас». Наши «сейчас» очень близки, и все же у каждого оно свое. Однако, желая понять себя, мы обращаемся к нашему прошлому и будущему. Мы строим себя из сожалений и ностальгии, из надежд и ожиданий, из воспоминаний и желаний. Настоящее мы игнорируем, воспринимая его лишь как линию, разделяющую две другие плоскости. Знаете, почему многие так тоскуют по своему детству?»

И почему же?

«Да потому, что чем мы моложе, тем больше живем в настоящем. Взросление отводит много места прошлому и будущему в наших мыслях. Младенец плачет, когда голоден, потому что голоден, – он испытывает непосредственное переживание, которое заставляет его плакать. Когда младенец немного подрастет и догадается, что, поплакав, получит еду, он станет это делать уже с некоторым ожиданием, с надеждой на кормление, которое последует за плачем; он осознает, в известной мере, существование будущего за пределами его текущего ощущения голода. Чем старше мы становимся, тем больше места в нашей жизни занимают прошлое и будущее. Из существ, живущих в настоящем, мы превращаемся в тех, кто живет прошлыми победами и поражениями, а также планирует и страшится будущего. Поэтому я хочу создать машину времени».

Мне кажется, я не совсем улавливаю связь.

«Это все равно как записать на бумаге надоедливую мысль, которая мешает заснуть, или составить список дел. Я надеюсь, что, получив возможность наблюдать свое прошлое и убедившись, что изменить его нельзя, люди перестанут мусолить случившееся с ними, выискивать, что хотели бы сделать иначе, перестанут бередить свои раны. Что-то происходит с человеком, когда он видит минувшие события воочию, а не через призму воспоминаний. Прошлое никуда не делось, оно сохранено, и ты всегда волен к нему вернуться, а значит, и отпустить его. При помощи машины времени можно сделать многое, многому научиться, совершить великие открытия – всего и не перечислишь. Но как мне кажется, возможность воочию наблюдать за прошлым отобьет у людей охоту снова и снова копаться в собственной голове и позволит сосредоточиться на том, что происходит в их личном, доподлинном, мимолетном настоящем».

Да-да… Это очень увлекательно, профессор Бренд. Но я не уверена, что наши читатели оценят… И у меня есть ограничения по количеству слов… Может, мы напишем, что вы создаете машину, чтобы закрыть гештальт с вашим отцом?

ТРИДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Израиль, 2 сентября 2049 года, 17:00

Солнце уже начало закатываться за линию горизонта, и между могилами прошел прохладный ветерок, означающий, что шарав[6] теряет силу. Высокий мужчина тридцати пяти лет стоял перед скромной могилой, снова и снова читая буквы и цифры, выгравированные на мраморе. В отличие от других могил, возле которых росли деревья, эта находилась на солнце, испепелявшем ее днем и ночью. Мужчина поднял голову и обвел взглядом море надгробий вокруг, руки в карманах, глаза скрыты за черными линзами очков.

Кладбища вызывают разные мысли у посетителей. Мужчину надгробия, уложенные тесно, «плечом к плечу», не пугали и не печалили, но лишь укрепляли в убеждении, что у каждого своя могила, каждый уходит в землю одиноким. Одиночество – единственно подлинная вещь.

Несколько рядов захоронений отделяли место, где он стоял, от дороги, огибающей кладбище, и, когда там остановилась машина, он поспешил к ней, стараясь не наступать на надгробия. Дверца машины открылась, и показалось лицо Дорона, морщинистое, с затуманенным взглядом, но с легкой улыбкой на губах.

– Не торопись, не торопись, Алекс, – сказал он, – мы никуда не спешим.

Мужчина встал рядом с машиной и, протянув Дорону руку, помог ему выбраться наружу.

– Как ты? – спросил он.

– Нормально, нормально, не хуже – уже хорошо, – улыбнулся Дорон.

Они медленно двинулись к могиле, и Алекс остерегал Дорона каждый раз, когда дряхлая нога собиралась ступить на шаткий камень или слишком узкое место. Наконец оба остановились перед могилой. Дорон дал знак своему высокому спутнику, что тот может отпустить его руку, затем вынул из кармана маленькую поминальную свечу. Алекс помог зажечь ее и поставить в специальную нишу в надгробии, перед которым они стояли.

Вдалеке, на тропинке, показалась женщина. Она торопливо направлялась к ним. На ней тоже были солнцезащитные очки с толстыми линзами, и, несмотря на жару, она куталась в красную тонкую шаль. Она была невысокой, можно даже сказать – приземистой, но туфли тем не менее носила на низком каблуке, и ее твердая поступь и манера размашисто двигать одной рукой вдоль тела, а другой придерживать края шали, излучали уверенность и спокойствие, которые она старалась умерить из уважения к месту, ибо кладбища невольно внушают мысль, что негоже ходить по ним, высоко подняв голову.

– Твоя подруга? – спросил Алекс у Дорона, и тот прищурился, пытаясь рассмотреть женщину.

– Нет. Впрочем, это не важно, – проскрипел Дорон. – Может быть, она направляется на другую поминальную службу.

Однако женщина подошла именно к ним, остановилась и окинула их быстрым взглядом.

– Дорон? – наконец произнесла она. Голос ее был на удивление молодым.

Дорон слегка замешкался, силясь припомнить, кто она такая, но безуспешно.

– Да, это я, – признал он, – а вы, простите…

– Авигаль Ханаани, – представилась женщина. – Может, вы меня и не вспомните, столько лет прошло.

– А-а, ну да… Да, конечно! – воскликнул Дорон и повернулся к спутнику. – Она была детективом, пыталась раскрыть, кто убил Йони. – Он снова повернулся к женщине. – Это очень лестно для нас, что вы пришли. Я слышал, вы очень занятой человек.

– Я бы пришла раньше, – ответила она, – но не была уверена, что мне будут рады. Теперь, по прошествии такого долгого времени, мне показалось, что будет правильно прийти на церемонию поминовения профессора Бренда. Я всегда терзалась совестью из-за того давнего расследования. – Она перевела взгляд на мужчину рядом с Дороном. – А вы?..

– Алекс Рабинович, – отрекомендовался мужчина с непроницаемым взглядом, –