Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли

Голос его дрогнул. «Какого ответа он ждет?» – гадала про себя Эйлан. Может, ему надо просто слышать ее голос, знать, что она о нем думает? Неужто он сам не видит? Девушка стремилась к нему всем своим существом, каждой клеточкой своего тела.

– Может, он и прав. Мой отец решил во что бы то ни стало женить меня на какой-то там римлянке, дочке прокуратора из Лондиния…

– И ты послушаешься отца? – осторожно спросила Эйлан. Кровь стучала у нее в висках. Гай женится! Зачем он сказал ей об этом? Конечно, это ничего не меняет, но почему мысль о его женитьбе так больно ее ранит?

Эйлан с Гаем сами не заметили, как дошли до самого конца ярмарки. Еще шаг – и они скроются среди орешника. Прошлой ночью юноши и девушки бродили здесь между стволов, собирали зеленые ветки и цветы и предавались любви на весенней траве. Лес все помнил: Эйлан и сейчас улавливала отголоски молодой страсти – эхо звучало отовсюду, и заглушить его не мог даже ярмарочный шум и гам.

Гай поглядел ей в лицо.

– Ты же знаешь, я женюсь только на тебе!

– Я не могу выйти замуж, – отозвалась девушка. – Моя жизнь посвящена богам…

– Тогда и я ни на ком не женюсь, – твердо пообещал Гай.

«Женишься…» От его слов девушку захлестнуло бездумное счастье, но неумолимый голос предвидения звучал все громче, все требовательнее. Перед внутренним взором возник образ женщины, которая станет Гаю женой. И с какой стати Эйлан на нее обижаться? Разве в себялюбии своем она хотела бы, чтобы Гай прожил всю жизнь в одиночестве? Или на самом-то деле она мечтает, чтобы Гай увез ее прочь, чтобы горы свернул, но освободил ее от обетов? Да только под силу ли людским словам стереть синий полумесяц с ее чела?

Эйлан споткнулась о корень; Гай ее поддержал. Девушка удивленно заморгала, осознав, что вокруг – лес. Шум толпы затихал вдали, как будто они отошли от ярмарки на много миль, как будто пересекли границу Иного мира. Раскидистые деревья, испещрившие землю пятнами бликов, укрыли их в своей тени. Солнце спряталось за облаком, повеяло холодом. Неужто пойдет дождь? Словно в ответ на невысказанный вопрос, сверху упало несколько капель – но может статься, это просто ветер отряхнул мокрые листья.

– Эйлан… – прошептал Гай, крепче смыкая объятия. – Эйлан – прошу тебя…

Обернувшись к Гаю, Эйлан ощутила всю неуемную силу его желания – и мир словно застыл. С того момента, как толпа разлучила ее с Миэллин, и вплоть до этой самой минуты Эйлан была словно во сне. А вот теперь пробудилась – и с ужасающей ясностью видела и прошлое, и грядущее. Возможно, сюда их с Гаем привела сама Судьба, но от того, какое решение она примет сейчас, зависит его и ее будущее – а возможно, и многие другие жизни. Сознание всплесками рвалось на волю, ширилось, внутренний взор проникал все дальше, охватывая иные времена, – и, наконец, перед Эйлан снова предстал златокудрый воин из ее видения, с Драконами на запястьях и орлиным взглядом, который ей так полюбился у Гая.

Юношу охватила дрожь. Неуклюжими пальцами он откинул покрывало жрицы; ладонь его коснулась ее щеки, на миг задержалась, а затем, как если бы неодолимая сила влекла ее вниз, скользнула по нежному изгибу шеи в вырез платья и легла на округлую грудь. Вокруг расстилался мягкий зеленый дерн. «Великой Богине не поклоняются в храме, возведенном руками человека», – эхом донеслось до Эйлан.

Но ведь это строго-настрого запрещено – еще и полугода не прошло, как она поклялась отдать свою девственность только Священному королю! Но, словно в ответ на ее сомнения, вдруг пришла несокрушимая уверенность. «От этого мужчины, в жилах которого течет кровь двух народов, явится грядущий король…» Вот к чему подготовил ее мерлин. Таково ее предназначение.

Когда они повстречались впервые, она, должно быть, показалась Гаю совсем ребенком, но теперь она несравнимо старше. В памяти эхом зазвучали слова мерлина:

«Служительница Богини отдается мужчине в свой час и в свою пору, а когда сила, переполняющая ее, схлынет, возвращает себе верховную власть».

– Мы не можем пожениться по обряду людей, – тихо проговорила Эйлан. – Готов ли ты взять меня в жены по древнему обычаю – так, как жрицы сочетались с мужами королевской крови перед лицом богов?

Гай застонал: его ладонь обхватила упругую грудь, и сосок напрягся и отвердел под его пальцами.

– В жизни и в смерти, клянусь Митрой и Великой Матерью, – пробормотал он. – Эйлан, о, Эйлан!..

Когда к ней прикасался мерлин, пламя ревущим потоком растекалось от ее макушки вниз, к ногам; но этот огонь словно бы вырывался из земли, выжигая все прочие мысли.

Эйлан коснулась лица юноши, и Гай потянулся к ней. Его неловкая рука запуталась в золотистых волосах, покрывало соскользнуло на землю, но никто этого даже не заметил. Гай припал к ее губам, уже не робко, но жадно и требовательно, точно изнывая от голода. В первое мгновение Эйлан потрясенно замерла в его объятиях, а в следующий миг ее захлестнула ответная жажда, и девичьи губы приоткрылись ему навстречу.

Не прерывая поцелуя, Эйлан обвила руками шею юноши; золотистые волосы, некогда уложенные в прихотливую прическу, в беспорядке рассыпались, шпильки полетели в траву. Молодой римлянин застонал и притянул Эйлан к себе: прижавшись к нему всем телом, девушка в полной мере ощущала его мужскую силу, его мучительное желание. Широкие ладони заскользили с ее плеч вниз по спине.

У Эйлан подкашивались ноги. Она приникла к Гаю – и под ее тяжестью оба рухнули в зеленую траву. Гай целовал ее щеки, ее веки, ее нежную шею, как если бы хотел поглотить Эйлан всю, без остатка; трепеща, она выгибалась дугой. При падении подол ее задрался, дерзновенная рука Гая скользнула ниже, на миг задержалась, лаская податливую кожу, снова устремилась вверх, нырнула под платье и легла в сокровенную ложбинку между бедер.

Гай замер, тяжело дыша. А затем отпрянул: глаза его потрясенно расширились, как будто прямо перед ними вспыхнул и запылал ослепительно яркий свет.

– Госпожа… – прошептал он. Все его тело сотрясала дрожь, но каким-то непостижимым образом он достаточно владел собою, чтобы осознанно, не спеша, избавить ее и себя от докучных одежд; чтобы ласкать ее тело с благоговейным самозабвением – так, словно совершал священный обряд; движения юноши становились все более уверенными и властными, и вот, наконец, и его тоже наполнило слепящее сияние