Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

Две черепицы упали. Утхайем взыскал пеню с хозяина усадьбы за то, что тот не починил вовремя крышу. Твоя рука – осторожно! – забинтована не зря: перелом. Когда в Маати узнали ученика поэта, вас обоих доставили во дворец. Вот уже три дня вы под присмотром личных лекарей хая. Я сам их сюда вызвал.

Лиат с трудом следила за его речью. Слова ускользали, метались туда-сюда, в голове стоял плотный туман. Она ухватилась за одну мысль:

– Три дня? Я столько проспала?

– Не совсем проспала. Мы давали тебе маковое молочко для снятия боли. В основном с тобой сидел Маати. Сегодня утром я отправил его отдохнуть. Обещал следить за тобой в его отсутствие. Хочешь чая? Я принесу.

Лиат начала жест благодарности, и шея с плечом тут же сильно заныли. Она побледнела и кивнула. Поэт встал медленно – чтобы случайно не причинить ей боли, догадалась Лиат, – и почти сразу вернулся с чашкой лимонно-медового чая, помог его выпить. У Лиат скрутило живот, но рот и горло блаженствовали, как пустыня после дождя. Когда Хешай убрал чашку и осторожно опустил голову Лиат, в его лице промелькнуло что-то похожее на нежность. Она всегда считала Хешая довольно безобразным, но сейчас, при этом свете, даже широкий рот и редеющие волосы показались вполне красивыми. Он был силен и мягок, а его движения по-отечески заботливы и проворны. И как она раньше этого не замечала?

– В каком-то смысле я тебе благодарен, – сказал он. – Ты дала мне возможность частично отплатить Маати за то, что он для меня сделал. Хотя, конечно, мы с ним об этом не говорим.

– Не понимаю.

Хешай горько усмехнулся:

– Я знаю, чего ему стоило меня вы́ходить. Такое обычно не обсуждают, но я все понимаю. Нелегко видеть, как тот, кто должен быть твоим учителем, разваливается на куски. Да и быть рядом, когда он приходит в себя, – удовольствие так себе. Еще чая? Лекарь сказал, пить можно сколько угодно, а с едой придется быть осторожнее.

– Больше не надо, спасибо. Но я все-таки не понимаю…

– Ты его поддерживала эти недели, – сказал Хешай чуть тише. – Теперь я могу о тебе позаботиться и немного отблагодарить его за добро.

– Не думала, что вы это заметите, – сказала Лиат.

Поэт изобразил вопросительный жест.

– Вы были так… заняты другими делами. Простите. Не мне вам это говорить…

– Нет-нет, все правильно. Мы с Маати… не вполне притерлись друг к другу. Воображаю, какого вы с ним мнения обо мне. Я сам виноват. Так мне и надо.

Лиат закрыла глаза, приводя мысли в порядок, а когда открыла, была уже ночь и Хешай ушел.

Она не помнила, как заснула. Ночная свеча внутри фонаря у ее постели растаяла больше чем наполовину, а саму ее укутали в теплые одеяла. Невзирая на боль, она выбралась из кровати, нашла ночной горшок и воспользовалась им, после чего, обессилев, улеглась обратно. Однако сон не спешил возвращаться. В голове прояснилось, а тело, несмотря на боль, то тупую, саднящую, а то и пронзающую, было вполне послушным. Так она и лежала в тусклом свете свечи и ловила шорохи ночи: завывание ветра в ставнях, потрескивание остывающих стен. В комнате пахло мятой и подогретым пряным вином. Видно, кто-то пил, подумала она, а может, лекари нарочно пустили такой приятный запах, чтобы ей поскорее выздоравливалось. Робко заявил о себе голод.

Свеча прогорала, ночь тянулась, а Лиат понемногу приходила в себя. Она решила проверить, сколько сможет двигаться без приступов боли, и даже прошлась по комнате. Рука и плечо были по-прежнему стянуты, зато она научилась свободно дышать – только в боку покалывало. Ходить тоже оказалось нетрудно, если ни на что не натыкаться. Лиат представила, как Маати сторожит ее сон, забывая о собственных ранах. А Хешай, почти по-дружески, даже по-отечески, сменяет его. Никогда еще они так не сближались – учитель и ученик. Лиат было неловко и, как ни странно, немного лестно оттого, что это случилось из-за нее.

На вешалке у двери она нашла плотную зимнюю накидку и надела ее, завязав поверх бинтов свободной рукой. Пришлось повозиться, но Лиат в конце концов справилась и смогла сесть в кресло, которым, видимо, пользовались Хешай и Маати во время ночных дежурств. Когда пришла служанка, Лиат попросила никому не говорить о том, что встала, – хотела удивить Маати. Девушка ответила позой понимания, притом такой официальной и почтительной, что Лиат задумалась, не сочли ли ее слуги какой-то заморской принцессой. Неужели Хешай не сообщил им, кто она?

Маати пришел один. Его одежда была мятой, волосы растрепались. Он тихо отворил дверь и застыл на пороге, увидев пустую кровать и Лиат, сидящую в кресле. Она как можно плавнее встала и протянула ему здоровую руку. Маати шагнул вперед и взял ее в ладони, но к себе девушку не привлек. Его глаза были красны и блестели. Он отпустил пальцы Лиат даже раньше, чем она разжала свои.

– Лиат-тя… – Его голос сорвался от горечи. – Рад, что тебе стало лучше.

Она вопросительно улыбнулась:

– Что случилось?

– Хорошие новости. Ота-кво вернулся. Он прибыл прошлой ночью с письмом от самого дая-кво. Другого андата на смену Бессемянному нет. Поэтому я должен сделать все от меня зависящее, чтобы поддержать Хешая-кво в добром здравии. Но раз он и так поправился, это несложно. Никто пока не готов занять место Хешая, и в ближайшие годы таковых не предвидится, поэтому очень важно…

Его голос ушел в пустоту, на губах застыла улыбка, а глаза говорили совсем о другом. У Лиат замерло сердце. Она проглотила ком в горле и кивнула.

– Где он? – спросила она. – Где Итани?

– С Хешаем-кво. Пошел к нему прямо с корабля. Было уже поздно, да и дорога утомила. Ота хотел сразу бежать сюда, но я подумал, ты будешь спать. Он придет, как только проснется. Лиат, я надеюсь… То есть я не…

Он понуро мотнул головой, а когда поднял глаза, его улыбка была печальной и горькой, сквозь слезы.

– Мы ведь знали, что будет тяжело? – спросил Маати.

Лиат шагнула вперед, точно что-то ее толкнуло. Она пригнула его голову, коснулась его лба своим, почувствовала его слезы – теплые, соленые, родные. У нее сжалось горло.

– Хешай очень… – начал Маати, но она оборвала его поцелуем.

Давно знакомые губы скривились в болезненной гримасе. Он плотно сжал их и отступил. Ее тянуло к нему, как брошенный камень – к земле, тянуло обнять и не отпускать, однако выражение его лица удержало ее. Мальчик Маати исчез, вместо