Техника игры в блинчики - И. А. Намор

– Террор, однако, на убыль не идет, – возразил он.

– А террор к делу не пришьешь, – усмехнулся в ответ Розенберг. – Никто ведь ответственности на себя не берет.

– Да, – кивнул Якир. – Не эсеры…

– Не эсеры… – задумчиво повторил за Якиром Розенберг. – В восемнадцатом году…

Никольский знал, что происходило в 1918 году, но он был не Дзержинский и заходить так далеко, как зашел «Железный Феликс», себе позволить не мог.

– Мы работаем над этим вопросом, товарищ Розенберг, – сказал он.

«Но повод просто замечательный…»

– Однако, – добавил Никольский, едва только уловил искру понимания, промелькнувшую в глазах посла. – Пока мы не создали более благоприятных обстоятельств… было бы крайне желательно, чтобы товарищ командарм первого ранга переговорил с военным руководством поумовцев и вообще с военными… Выехать с инспекцией в войска, произнести речь…

– Неплохая идея, – согласился Якир. – Но в данной ситуации мой выезд в войска может быть интерпретирован в отрицательном смысле.

– Повод можно создать, – осторожно возразил Никольский, видя, что Розенберг не вмешивается. Покуривает у письменного стола, слушает, но молчит.

– Например? – а вот Якир, судя по всему, воодушевился, он увидел путь к реальному действию и готов был осуществить его в разумных, разумеется, пределах.

– Под Саламанкой возник тактический тупик…

– Вечная ничья, – усмехнулся Якир. – Но мы, я думаю, способны переломить ситуацию, и мы ее переломим.

– Вот и повод, – осторожно предложил Никольский. – Там как раз сильны позиции ПОУМ и Дуррути.

– Повод неплох, но недостаточен, – покачал головой командарм. – В военном отношении Мерецков вполне способен справиться с ситуацией и без моего вмешательства. Люди это знают.

– Может, посещение госпиталей? – предположил тогда Никольский.

– Для командующего армейской группой повод мелковат, – вмешался в разговор Розенберг. – Но туда едет с концертом Виктория Фар, и это меняет дело.

– Виктория Фар… – ну, Якир не мог не знать, что она в Испании. В армии только о ней и говорили, но, видимо, ему такой вариант в голову не пришел.

– Сегодня она выступает в Мадриде, – сказал между тем Розенберг. – А вы… ведь может случиться, что вы были заняты, Иона Эммануилович? Командующий – человек загруженный… Мы с Марьяной примем ее здесь, а послезавтра вы могли бы встретить ее на концерте… Где она выступает? – повернулся он к Никольскому.

– В госпитале Эль-Эспинар, товарищ Розенберг, – сразу же ответил Никольский. – Это как раз саламанкское направление.

– Ну, вот и повод, – кивнул Розенберг. – И госпиталь, и направление, и мадемуазель Фар.

– Да, пожалуй, – согласился Якир и все-таки закурил.

«Не подведи, Федя!» – взмолился мысленно Никольский, глядя на то, как закуривает командующий. Если бы он верил в бога, богу бы и помолился. Но он не верил ни во что. Теперь уже – даже в коммунизм. Оставалось надеяться на людей.

3. Виктория Фар и Раймон Поль, Мадрид, Испанская республика, 19 января 1937 года, вечер

– Ну! – глаза сверкают, и сини в них сейчас гораздо больше, чем обычно. И прилив крови к лицу ей тоже идет.

«И куда подевалась наша аристократическая бледность?»

Ну, и в довершение картины наблюдались еще и трепещущие крылья носа – почти прозрачные крылышки феи и бурно вздымающаяся грудь!

– Ты давно смотрелась в зеркало? – Федорчук даже прищурился, чтобы удержать в себе, а значит, скрыть от нее рвущиеся на волю любовь и восхищение. Впрочем, под синими стеклами очков хрен что разглядишь.

– Не заговаривай…те мне зубы, месье! – она тоже прищурилась, и теперь там, в тени длинных ресниц, посверкивала сталь драгунских палашей. – Ну?!

– Баранки гну! – по-русски ответил Виктор.

Это он зря, конечно, сказал, несмотря даже на то, что они оставались одни, а стены вокруг – толстые. Достаточно одного раза, чтобы посыпались все легенды и все тщательно выверенные внутренние конструкции. Но сделанного не воротишь, и на старуху бывает проруха.

– Ты, что! – взвилась Татьяна. – Совсем крыша поехала?!

Возмутиться возмутилась, и лексикон, что характерно, весьма определенного свойства вдруг всплыл, но все это шепотом, едва ли не беззвучно.

«Н-да… и кто же это кто, так владеющий телодвижениями души, Татьяна или Жаннет?»

Жаннет как будто легкомысленнее, но это только кажется. Виктор в этом успел уже отчасти разобраться. Француженка действительно была молода и несколько излишне «весела», но одновременно заметно упрямей и, если так можно выразиться, упертей Татьяны. И коммунисткой-подпольщицей, а затем советской военной разведчицей была именно она, а не менеджер по персоналу Татьяна Драгунова. Однако дела обстояли куда более замысловато, чем можно заподозрить, исходя из простой схемы: «вселенец» – «донор». Виктор и на себе это чувствовал, и в Татьяне видел. Виктория Фар не только по имени, но и по существу не являлась уже ни Татьяной, ни Жаннет, хотя личность «вселенки» и доминировала. Однако изменилась и она, и, вероятно, по-другому и быть не могло: другая жизнь, другие люди.

– Извини, – сказал Федорчук по-французски и обнял Викторию. И поцеловал. С закрытым ртом говорить невозможно. – Все, все! – остановил он ее, когда поцелуй себя «изжил» – не продолжать же, в самом деле, до завтрашнего утра!

«А жаль…» – подумала Татьяна (или это была Жаннет?), отстраняясь.

– Кайзерина в госпитале Эль-Эспинар, – сказал Федорчук ровным голосом, пытаясь побороть заполошное сердцебиение. – И ты выступаешь там послезавтра, после обеда. Завтра отдыхаем, послезавтра выезжаем с утра пораньше. Дороги здесь, говорят, лучше, чем на юге, так что есть надежда прокатиться с комфортом и не без удовольствия.

4. Акви-Терме, Королевство Италия. 20 января 1937 года, 2 часа 08 минут

Стоянка товарно-пассажирского на Рим здесь, в Акви-Терме, всего каких-то десять минут. По итальянским меркам – поезд следовал практически без остановки, но можно предположить, что все, кто способен себе это позволить, вылезут на перрон – перекурить на холодке. Погода стояла приятная, хоть и зимняя, и люди наверняка не откажут себе в «маленьком удовольствии». Разумеется, не все, отнюдь не все…

Но поезд еще не пришел, и пока ярко освещенный электрическим светом перрон был совершенно пуст – маленький город, маленькая станция – только в самом конце, у края рампы и почти в тени стояли два фиата «Ардита» Железнодорожной милиции Национальной безопасности. Возле одного из них нетерпеливо переминался с ноги на ногу capo squadra[54] с кинжалом на поясе, то и дело теребя застегнутый клапан бустины[55]. Высокий, светловолосый, похожий на уроженца Севера, он явно нервничал – пару раз доставал из кармана форменных брюк пачку «Национале», но оглядывался на вторую машину и прятал сигареты обратно.

Гудок паровоза издалека заранее известил о прибывающем поезде, и тут же на платформу